Яков. Воспоминания

Антонова Лада

— Вашу просьбу я отцу конечно же передам, — сказала Анна совсем другим тоном, уже полностью овладев собой.

Вот теперь все. Она повернулась и быстро пошла по аллее прочь от меня, даже не попрощавшись.

— До свидания, Анна Викторовна, — произнес я тихо, задумчиво глядя ей вслед.

Она уходила, не оглядываясь, самая прекрасная, самая любимая и самая непонятная женщина на свете. Я снова обидел ее, кажется. И снова не понял, чем именно. Но глядя ей вслед, я дал себе слово, что обязательно, во что бы то ни стало, я научусь ее понимать, чтобы никогда и ни чем не обижать больше. И возможно, со временем мы даже научимся разговаривать

не только об убийствах и не ссориться при этом. Все возможно, было бы желание. А уж его у меня достаточно.

====== Двадцатая новелла. Демиург. ======

То дело запомнилось мне на всю жизнь, и вряд ли я когда-либо смогу его забыть. Никогда до этого дня мне не пришлось переживать такого ужаса. И никогда — такого счастья. Впрочем, если уж вспоминать, то лучше по порядку.

Известие о мертвеце, найденном в беседке сада адвоката Миронова, поступило в управление утром, едва я успел войти в кабинет. Также городовой передал мне лично записку от Виктора Миронова, в которой тот просил меня прибыть к ним как можно скорее, не медля ни минуты. Разумеется, труп в их саду в любом случае обязывал меня прибыть, а Виктора Ивановича смириться с моим присутствием. Но он счел необходимым известить меня о том, что мое отлучение от дома Мироновых он считает оконченным. По всей видимости, адвокат Миронов не считал себя вправе просить о помощи человека, которому отказал от дома. В других обстоятельствах подобное сообщение порадовало бы меня, но сейчас я лишь сильнее встревожился. И, как оказалось, не без оснований.

Когда мы прибыли, городовой проводил нас в беседку, где найдено было тело. Здесь нас ожидали Виктор и Петр Мироновы, бледные и чрезвычайно мрачные даже для такой ситуации. Виктор Иванович, не тратя времени на приветствия и вступления, подал мне письмо.

— Это лежало под его рукой, — сказал он, кивнув на труп.

Голос его слушался с трудом, и я как-то некстати вспомнил, что у адвоката Миронова больное сердце.

Я раскрыл письмо, прочел и похолодел.

«Анна, — гласило написанное, — Вы ошибка мироздания. Вас не должно быть. Живые не должны говорить с мертвыми. Это противно Формуле Создателя, описывающей всю вселенную. Формула не предусматривает Вашего существования. Ошибки надо исправлять. Я убью Вас, так же, как и этого отступника. Демиург».

Мне потребовалось некоторое время, чтобы овладеть собой и подавить панику. Я перечитал письмо еще раз, изо всех сил заставляя рассматривать его как улику и ничего более. Кажется, помогло.

— И вы, господа, ничего не слышали? — обратился я к братьям Мироновым, смотрящим на меня с ожиданием,

— Нет, ничего, — покачал головой Виктор Иванович.

Я еще раз внимательно оглядел тело, но ничего, не увиденного мной ранее не заметил.

— Карманы осмотрели? — спросил я Евграшина.

— Так точно, Ваше Высокоблагородие! — вытянулся передо мной городовой. — Ничего.

— Похоже, что приезжий, — сказал я, снова взглянув на покойника.

— Почему Вы так думаете? — спросил Петр Миронов.

— Человек явно не бедный, — пояснил я ход моих мыслей, — да и возраст такой, что он должен иметь семью и дело свое. Убит приблизительно вчера вечером, но заявлений на пропажу не поступало. Значит, выходит, что приезжий.

Мироновы слушали меня с напряженным вниманием, но комментировать мои выводы не стали, соглашаясь молчанием.

— Вы как напечатаете карточки, отдайте их Антону Андреичу, —

велел я фотографу, — пусть найдет мне, где квартировал этот приезжий.

— Сейчас же займусь, — кивнул он.

Ну, на него можно положиться. Он работал у нас недавно, с тех пор, как я убедил Трегубова, что фотографией должен заниматься профессионал, а следователям и своей работы хватает, но успел зарекомендовать себя лучшим образом.

Евграшину я велел осмотреть сад на предмет орудия убийства. Плохо то, что я пока не представлял, что это могло быть. Уж больно рана странная. Доктор, разумеется, скажет точнее, но это будет позже. А ждать я не мог. Так что, пусть пока городовые ищут все подряд, а я посмотрю, что найдут.

В общем-то, я понимал, конечно, что действия мои несколько беспорядочны. Страх не отпускал меня ни на минуту, мешая работать. Изо всех сил я старался делать вид, что спокоен и уверен. Но это была игра на публику. На самом деле я был в ужасе, почти не мог думать от страха. И единственное, что мне сейчас хотелось сделать, так это схватить Анну в охапку и не выпускать. Только так я мог быть уверен, что она в безопасности.

Но, к сожалению, ничего подобного я позволить себе не мог. А значит, я просто должен найти того, кто ей угрожает, и обезвредить его — любым способом. А для этого мне требуется работать. И как можно быстрее. А еще взять себя в руки. Потому что я ничего не смогу, пока не начну думать.

И все же я должен был увидеть ее, просто убедиться в том, что она в порядке. И попытаться ее уговорить не противиться хотя бы в этот раз моим попыткам обеспечить ее безопасность. Поэтому, оставив братьев Мироновых наблюдать за работой полиции, я направился к дому, где на террасе стояла Анна. Она так и пробыла там все время, пока я работал. К беседке не подходила, но и не уходила в дом. Я знал, что она ждет меня, ждет, что я подойду к ней. Собственно, я все равно в данной ситуации был бы обязан с нею поговорить о деле. Но я шел к ней не для этого. И Анна меня не потому ждала, я точно это знал. Ей нужно было, чтобы я утешил и успокоил ее, чтобы защитил, как защищал всегда и от всего. Вот только справлюсь ли я на этот раз? Да справлюсь, разумеется, что за сомнения. Никому, ни одному мерзавцу на свете я не позволю прикоснуться к ней, причинить ей вред. А сейчас я все сделаю, чтобы утешить и успокоить ее, как бы ни было страшно мне самому.

— Анна Викторовна, — позвал я осторожно.

Она обернулся ко мне. На лице ее была растерянность, и страх в глазах. Но характер, так восхитивший меня когда-то, при самом первом нашем разговоре, остался при ней. Анна держала себя в руках крепко и не собиралась никак демонстрировать свой испуг. Меня всегда восхищало ее самообладание, я уважал ее за это безмерно.

— Вам знаком этот человек, убитый? — спросил я, решив, что лучше побыстрее закончить с деловыми расспросами.

— Нет, — ответила она. — Я его в первый раз вижу.

Лишь сдавленный голос выдавал, в каком потрясении она пребывает.

— Письмо адресовано Вам, — заметил я.

— Но это же не значит, что убит автор письма? — сказала Анна Викторовна, делая глоток чаю, чтобы справиться с волнением.

— Автор письма — убийца, — ответил я ей. — А Вы понимаете, о чем в нем идет речь?

— Не больше, чем Вы, — сказала она, бросая встревоженный взгляд на беседку, где по-прежнему сидел в кресле таинственный мертвец. — Мне показалось, что автор ученый, ведь речь о какой-то формуле идет.