Яков. Воспоминания
Шрифт:
— Трогай, — велел я городовому.
Мне тоже было пора возвращаться. И разбираться с заваренной Кулагиным кашей. Что-то мне подсказывает, дело по сложности будет под стать сегодняшнему утру.
— Кто стрелял? — гневно спросил я, едва войдя в здание суда. — Я спрашиваю: кто стрелял?
— Сам в недоумении, — ответил мне Трегубов, вышедший мне навстречу. — Из наших никто не признается.
Похоже, он уже провел небольшое расследование по этому поводу. Что ж, это неплохо. Тем более, что по дисциплинарным расследованиям Николай
Но если это не какой-нибудь недоумок из городовых, то кто тогда?
— Нужно будет извлечь пулю из пролетки, — негромко, чтоб не услышал кто со стороны, сказал я полицмейстеру.
— Что хотел от Вас этот безумец? — спросил Трегубов.
— Не знаю, — ответил я ему. — Жаждет поквитаться с прокурором.
Эта информация уже общеизвестна, полагаю. А остальное я придержу пока.
— Месть за приговор? — сказал Николай Васильевич. — М-да…
— Кулагин ведь тогда не признал свою вину? — спросил я его.
— Сомневаетесь в его виновности, — догадался наш полицмейстер.
И радости у него эта догадка не вызвала. Как я и предполагал, Трегубов мне помогать не станет. А вполне возможно, попробует и помешать.
— Нужно найти этого каторжника! — строго произнес полицмейстер. — Если он действительно угрожает господину Персианову… А Вы хотите его отпустить?
— Я теперь головой отвечаю за нашего прокурора, — ответил я ему с раздражением.
— Не нужно отвечать! — сказал Трегубов с раздражением куда большим. — Нужно найти его и взять!
Краем глаза я увидел, как в комнату вошла Анна Викторовна и остановилась у двери, не желая мешать разговору. Боже, она все еще здесь? Я думал, она давно отправилась домой, утешать расстроенные дядюшкины нервы.
Господин Трегубов заметил, что я смотрю куда-то позади него и обернулся. Увидел Анну Викторовну, смутился почему-то и быстро вышел, велев мне его догонять.
— Вы все еще здесь? — спросил я Анну Викторовну подходя к ней.
Не было у меня сейчас сил на ссоры. Возбуждение от опасности отступало, оставляя за собой смертельную усталость, а отдохнуть мне будет некогда, это я точно понимал. Да и что толку что-то снова объяснять? Не слушает она моих объяснений, никогда не слушала. И всегда поступала и будет поступать так, как считает нужным. И когда-нибудь я не успею, но ей этого не объяснишь. Она просто не умеет бояться за себя. Обошлось в этот раз — и слава Богу. Живем пока.
— Дядя там у прокурора, успокаивает судебного секретаря, — зачем-то сообщила мне Анна Викторовна.
Надо будет зайти, поблагодарить Миронова за выдержку. Он молодец, на самом деле, отлично держался.
— Яков Платоныч, — сказала Анна, глядя на меня едва ли не с восхищением. — Вы… Я так рада, что все это закончилось!
Она прямо светилась от счастья. И смотрела на меня чуть ли не как на героя. Ну да, под дулом пистолета спас любимого дядюшку. Герой, надо думать. Только вот устал я, как собака. А отдохнуть некогда. Никакой я не герой, я просто делал свою работу. А она мне мешала делать ее спокойно.
— Все еще только начинается, — ответил я холодно и, обогнув Анну, пошел дальше.
Мне нужно
Не успел я вернуться в управление, как в моем кабинете появились полицмейстер и прокурор. Начальство явилось в полном составе, в надежде, видимо, заставить меня отказаться от планов расследовать дело Кулагина. Запретить мне действовать вовсе они сейчас были бессильны, пока Андрей Кулагин в бегах. Открыто дело о захвате им заложников, и, пользуясь этим, я могу запрашивать любые материалы, в том числе и по делу, по которому он был осужден. И контролировать мои действия трудно. Значит, меня будут уговаривать. Ну и пугать тоже, разумеется. Даже весело от этой мысли становится. Пусть пугают! Чем сильнее угрозы, тем крепче моя уверенность, что в деле Кулагина что-то нечисто.
— Итак, осужденный сбежал с каторги и жаждет мести, — мрачно подвел итог утренним событиям Николай Васильевич.
— Случай вопиющий, господа, — отреагировал господин Персианов, — по городу гуляет беглый каторжник.
— У него претензии именно к Вам, — сказал я прокурору. — Скажите, может, между Вами и покойным городским головой были разногласия, а теперь его брат преследует Вас?
Прокурор едва не подавился чаем и посмотрел на меня в изумлении. Не мог поверить, что я его допрашиваю, видимо. То ли еще будет!
— Ну, положим, были разногласия, — ответил он. — Но не дело беглому каторжнику выдвигать обвинения против прокурора! До чего мы так дойдем?
— Да, это неслыханно, — произнес Трегубов, сверля меня взглядом.
— Я должен ознакомиться с делом, чтобы… — начал я.
Но полицмейстер меня решительно перебил:
— Яков Платоныч, я надеюсь, Вы не будете заново расследовать дело, у которого было уже судебное решение?
— Позвольте заметить, — вмешался Персианов, — я тоже не вижу никаких оснований для пересмотра дела лишь потому, что преступник считает приговор несправедливым.
— Где Вы видели каторжника, который был согласен с приговором, — вмешался помощник прокурора Изварин, до этого молча стоявший у стены.
Итак, они хотят не допустить меня к этому делу вовсе. Ладно, чуть притворимся. Не то, чтобы я думал, что мне поверят. Просто очень интересно, как отказывать будут, с какими аргументами.
— Мне нужно восстановить картину преступления, — сказал я, — чтобы понять, как мыслит осужденный.
— Ну, в этом, пожалуй, есть резон, — согласился Персианов неожиданно скоро.
— Когда у меня на допросе была вдова Кулагина, — заметил Изварин, — мне казалось, что и она боится своего деверя.
Вот значит как получается. Изварин не хочет, чтобы я копался в деле, видимо, боится, что я обнаружу там процессуальные нарушения. А Персианов не хочет привлекать ко всему внимание и явно надеется, что сможет остановить меня вовремя. Запомним.
— Со своей стороны могу только сказать, — заверил я прокурора, — что сделаю все, чтобы Вашей жизни не угрожала опасность.