Яков. Воспоминания
Шрифт:
— Я видел Ваше заключение по убийству Кулагина, — сказал я ему, — так там какая-то странная формулировка относительно орудия убийства, неопределенная.
— Я и сейчас не уверен в орудии убийства, — ответил Александр Францевич. — Я помню, тогда мне этот клинок, весь в крови, показал Изварин. Я, конечно, не могу утверждать, но мне показалось, что глубина раны и длина этого клинка не соответствуют друг другу.
— А почему Вы сами не поехали на место преступления? — поинтересовался я.
— Помилуйте, Яков
— Спасибо, доктор, — поблагодарил я его задумчиво.
Все сходилось одно к одному. Я знал уже, кто и когда убил Матвея Кулагина, знал, что было сделано, чтобы обвинить в убийстве его брата. Но я по-прежнему не мог ничего доказать. А преступник тем временем убил снова.
Доктор вызвал санитаров и распорядился доставить тело Веры в мертвецкую, заверив меня, что извлечет пулю как можно скорее. А я устало опустился на стул в коридоре и принялся ждать. Я был уверен, что он придет, просто не сможет не прийти. Я бы не смог.
Он и в самом деле пришел, как я и предполагал. Увидел меня, сидящего в коридоре, и остановился на полушаге молча, боясь даже спросить.
— Не успели, — опередил я его вопрос, не желая мучить неизвестностью. — Она умерла.
— Опоздал, — прошептал Кулагин горько.
— Не взыщите, господин Кулагин, — сказал я ему, — но сейчас Вам нужно ехать со мной. Не спрашивайте, куда.
— Мне все равно, — пожав плечами хрипло произнес Андрей.
— Я отвезу Вас в самое безопасное место, — пояснил я ему.
Это была истинная правда, только в камере управления я мог гарантировать ему жизнь более-менее уверенно. В любом другом месте его достанут обязательно. А еще только так я мог удержать его от непоправимого. Сейчас он раздавлен своим горем. Но этого человека, выдержавшего два года на каторге и бежавшего, чтобы добиваться справедливости, сломить не просто. Скоро он придет в себя настолько, чтобы неистовую боль заслонила беспощадная ярость. И тогда он станет мстить. И я уже не смогу его спасти.
— В арестантскую его, — велел я Евграшину, когда мы с Кулагиным пришли в управление.
— Так это же… — изумленно начал городовой.
— В арестантскую, — сказал я устало. — Ты слышал, что я сказал?
— Яков Платоныч, — ответил Евграшин, — у меня на счет ентого приказ, отправлять сразу под конвоем, в губернию.
— Здесь я отдаю приказы, — сказал я жестко.
— Слушаюсь, — вытянулся во фрунт городовой.
— И никого к нему не впускать, — добавил я, направляясь в кабинет, — ни под каким предлогом.
Кажется, за то время, пока я носился по городу, меня попытались обойти. Теперь следует ждать атаки со стороны начальства. Что ж, я ожидал этого, ввязываясь в это дело. Вот только защитить Андрея мне теперь будет
В кабинете я с удивлением увидел господина полицмейстера, что-то ищущего на моем столе.
— Ну, все, Яков Платоныч, — произнес Трегубов с угрозой в голосе, — терпение мое лопнуло! Вы, и только Вы виноваты в том, что произошло.
— А я признаю вину, — сказал я ему с вызовом, — и готов отвечать.
— Придется, Яков Платоныч! — все также угрожающе проговорил полицмейстер. — Деваться Вам некуда!
— В Веру стрелял не Кулагин, — сказал я ему. — Дайте мне сутки, и я найду убийцу.
— А я Вам говорю, — разгневанно сказал Трегубов, — ищите Кулагина.
— Уже нашли, — ответил я, даже не пытаясь замаскировать раздражение. — Он в арестантской.
В этот момент дверь распахнулась, и в кабинет быстрым шагом вошел Коробейников.
— Вот, — сказал он, протягивая Трегубову лист бумаги.
— Что это? — спросил полицмейстер.
— Мой рапорт, — с вызовом в голосе ответил Антон Андреич. — В нем подробно изложено, что Яков Платоныч научил меня всему, что я умею и могу с пользой применить на службе.
Лицо Трегубова заметно вытянулось, он бросил на меня быстрый взгляд. А я стоял, борясь с острым приступом благодарности, смешанной где-то даже с нежностью. Аж в глазах защипало. Мой ученик, мой друг. А ведь на него сильно давили наверняка. Но он все равно предпочел мою сторону, несмотря ни на что.
— Ваше высокоблагородие, — обратился Коробейников к Трегубову, прерывая неловкую паузу, — разрешите доложить Якову Платонычу?
— Докладывайте, — разрешил полицмейстер, тоже, видимо, обрадованный, что молчание было прервано.
— От доктора Милца привезли пулю, найденную в теле госпожи Кулагиной. Также я извлек пулю из пролетки. Мой сравнительный анализ двух пуль показал, что стреляли из одного и того же револьвера.
— Это значит, — повернулся я к Трегубову, — что стрелял не Андрей Кулагин, потому что в момент выстрела он находился со мной в пролетке. Револьвер принадлежит не ему.
Николай Васильевич откашлялся чуть смущенно, вздохнул, глядя на нас с неодобрением, и наконец-то решился.
— Давайте, — сказал он, устраиваясь за моим столом, — приведите-ка мне сюда этого каторжника. Я лично его допрошу.
Что ж, кажется мы смогли добиться того, чтобы господин полицмейстер хотя бы засомневался. И это уже очень немало на данный момент.
Кулагин, приведенный в кабинет Коробейниковым, был мрачен, и на Трегубова смотрел зверем. Я мог только надеяться, что у него хватит выдержки, чтобы не настроить полицмейстера против себя бесповоротно.