Яков. Воспоминания
Шрифт:
— Уж сколько раз проходили Вы у нас по делам разным с поделками Вашими, — сказал я, — все никак не успокоитесь? Видно, только Сибирь охладит Ваш пыл.
— Какой пыл? — изобразил Хватов святую невинность. — Вы о чем, Ваше Благородие?
— Да о париках и о бородах Ваших, — пояснил я ему.
— А, так это ж только подработка, — развел руками парикмахер. — Люди приходят, просят сделать. А для какой им надобности, откуда ж мне знать?
— Мне Ваши грешки без надобности, — успокоил я его, доставая из кармана бумагу с клочком волос. — Вы мне лучше расскажите, кому Вы делали это.
— Да откуда мне
— Да будет Вам, — сказал я ему. — Вы по одному волосу узнаете свое изделие. Кому вы делали бороды в последний месяц?
— Ну, был один молодой человек, — ответил заметно поскучневший Хватов. — Не назвался. Я его потом в больнице видел. Фельдшер он.
Стало быть, фельдшер. Ох, доктор Милц, как же так? Почему Вы мне не доверились, ведь я бы помог! Впрочем, откуда доктор мог знать об этом? Я для него полицейский, служитель закона. О моем отношении к Разумовскому, а тем более о моей второй работе, доктор даже не догадывается. Самое неприятное, что и догадаться не должен. И это лишает меня возможности поговорить с ним по душам и все прояснить. А в первую очередь то, что непонятно мне более всего. Зачем? Ну зачем доктору помогать Элис бежать? А в том, что она сбежала добровольно, я теперь уверен. Как и в том, что доктор Милц не замешан ни в каких кошмарных делах. Он, скорее всего, помог Элис из простого сочувствия к девушке. А вот этот его фельдшер фигура непонятная. Я видел его лишь пару раз мельком, причем, всегда со спины. Будто он избегает меня и не хочет, чтобы я видел его лицо. Ну, а раз он не хочет, стало быть, мне это очень нужно. Правда, самому заниматься этим, причем еще и скрытно, времени у меня нет. Ну ничего, слава Богу, есть кому поручить.
Оставив растерянного Хватова переживать мой неприятный для него визит, я отправился домой. Уже поздно совсем, да и вечера сентябрьские становятся все холоднее. Хочется прийти в тепло и выпить горячего чаю. И спать лечь. Надеюсь, я засну сегодня. Не может же человек вовсе не спать.
Следующим утром, прихватив Коробейникова, я отправился туда, где подпоручик Замятин вроде бы видел человека, который мог стрелять в Сушкова. Мы внимательно осмотрели маленький дворик, где, со слов Замятина, прятался злоумышленник. Наши старания были вознаграждены. Под деревом я нашел гильзу английского патрона, пулей от которого был застрелен Сушков.
— Яков Платоныч, Вы не перестаете меня удивлять, — сказал Коробейников, рассматривая мою находку. — На мой взгляд это выдает неопытность злоумышленника. То есть, я хочу сказать, что непременно забрал бы гильзу с собой.
— Таких ружей в городе только три, — обратил я его внимание на более значимый момент. — И одно из них у господина Воеводина.
— Вы прекрасно осведомлены, — восхищенно сказал Антон Андреич. — И как всегда, Яков Платоныч.
Пропустив неуместный, на мой взгляд, комплимент мимо ушей, я вышел со двора.
— Но ведь в Сушкова стрелял молодой человек, — заметил Коробейников, догоняя меня и подстраиваясь под мой шаг.
— У Воеводина был секретарь, — сказал я ему, — якобы уволенный. Я навел справки, некто Ярослав Асмолов.
— Воеводин поручил ему убийство и при этом снабдил его своим собственным ружьем? — с некоторым недоверием спросил Антон Андреич.
— Ну почему? — возразил я. — Убийца мог
— Но если кто-то кого-то и шантажировал, — продолжал рассуждать Коробейников, — то кто и кого?
— Скоро мы это узнаем, — ответил я ему. — Я в дом к Воеводину, а Вы берите городовых и найдите мне этого стрелка. Я думаю, нам поможет то, что мы найдем в доме.
— Завещание! — догадался Коробейников. — В пользу Полины!
— Уверен, — сказал я ему, — это и есть краеугольный камень этого клубка убийств.
Прежде чем отправиться в дом Воеводина, я зашел в управление и прихватил с собой городовых. Для подробного обыска мне двух рук будет мало. Заодно, помня о своем обещании, я послал записку Анне Викторовне, предлагая ей присоединиться. Вполне возможно, она и в самом деле поможет нам обнаружить тело горничной. Об иных своих мотивах этого поступка я себе задумываться запретил.
Дверь нам открыла Полина, крайне удивленная нашим визитом.
— Что Вам угодно? — спросила она встревожено.
— Обыск, — ответил я кратко, проходя в дом.
Городовые последовали за мной.
— Где завещание Воеводина? — спросил я Полину, когда мы поднялись на второй этаж.
— В кабинете и есть, наверное, — пожала она плечами.
— По завещанию все наследуете Вы?
— Не знаю.
— Да бросьте, — сказал я ей, — все Вы знаете! Вы ведь сами все устроили.
— О чем это Вы? — спросила барышня, но я различил наигранность в ее голосе.
Мы с Евграшиным прошли в кабинет, Полина следовала за нами.
— А где ключи от сейфа? — спросил я ее.
— Я не знаю, — ответила она.
— Евграшин, обыщи кабинет и комнату госпожи Полины, — велел я.
— Что Вы себе позволяете? — возмутилась Воеводина, заступая мне дорогу. — На каком основании?
— Вы подозреваетесь в шантаже и соучастии в убийстве, — сказал я ей.
— Это ошибка, — ответила она, не теряя самообладания.
— Как Вы на все это решились? — покачал я головой, разглядывая ее.
— Я не понимаю, о чем Вы, — продолжала стоять на своем Воеводина.
— Хорошо, я Вам расскажу, — ответил я ей. — Сушков, работающий на почте, перехватил несколько Ваших любовных писем к Асмолову, из них он узнал, что господин Воеводин сожительствует со своей несовершеннолетней горничной Татьяной. Этим Вы и стали шантажировать его?
— А вот и ключ, — вмешался Евграшин, обыскивавший стол Воеводина.
— Открывайте, — велел я. — Вы стали добиваться, чтобы Воеводин написал завещание в Вашу пользу, — вернулся я к Полине. — Сушковы, в свою очередь, начали шантажировать Вас. Для того, чтобы избавиться от этого, Асмолов приехал и застрелил Сушкова.
— Ваше Высокоблагородие, — вновь перебил меня Евграшин, — а вот и завещание.
— Хотите, угадаю, что в нем? — спросил я Полину с усмешкой. — Все состояние достается Вам. Чтобы этого добиться, Ваш любовник приехал и сбросил господина Воеводина с лестницы. Что скажете?
— Сушковы меня шантажировали, это верно, — ответила она с вызовом. — Никакой аферы с завещанием не было. Кто стрелял в Сушкова, я не знаю. Кто сбросил дядю с лестницы, понятия не имею, я в это время гуляла в парке с господином Мироновым. А то, что дядя все оставил мне, так это, может быть, совесть проснулась? Я ни в чем не виновата.