Янтарь и Лазурит

Чайный Лис

А он уже успел подумать, что она так и не заговорит об этом. И что ему надо сделать? Извиниться? Но в каком-то смысле он считал, что поступил правильно: принцесса Сонгусыля должна находиться во дворце, в безопасности, а не гоняться за опасными существами, будь то нечисть или люди.

Он не нашёл более подходящих слов, кроме как:

— М.

Она изогнула брови, и теперь они напоминали два ровных месяца, застывших на прекрасном небосводе её лица. Сюаньму не знал, откуда подобные выражения вообще

приходили в его голову.

А нуна в этот момент спросила:

— То есть ты признаёшь свою вину, Рури?

Он взглянул в её переливающиеся в свете уличных фонарей янтарные глаза и ответил:

— Этот монах лишь желает безопасности для нуны.

Она слегка приоткрыла свои губы, но не издала ни звука, а молча посмотрела на него. Сюаньму тоже ничего не говорил и даже начинал подумывать, что сказал что-то не так, мало ли обидел эту непредсказуемую принцессу.

К счастью, положение спас хозяин чайной, который явился к ним с подносом в руках и лично расставил приборы на их деревянном столе.

Оба чая имели желтовато-зелёный оттенок и издавали насыщенный ароматный запах, в одной из пиал находился цветок, ярко-малиновые лепестки которого распускались от центра и заполняли сосуд. Перед глазами Сюаньму на миг мелькнул жёлтый с голубым, словно вспышка воспоминания, как когда он любовался океаном, что манил путника в свою пучину. Он раньше видел подобный цветок, но когда и где?

Нуна нарушила ход его мыслей и вернула в реальность:

— Небесная хризантема подошла бы лучше, но что имеем.

По неясным Сюаньму причинам и это название показалось ему знакомым, но он не помнил, чтобы шифу вообще знакомил его с цветами.

— О, я лет двадцать их не видел уже, — хозяин чайной улыбнулся с сожалением. — С тех пор, как пала Чончо.

Оба слога он произнёс с сильным придыханием, однако от этого понятнее не стало. Сидевшие поблизости люди переглянулись и встревоженно посмотрели на хозяина, после чего зашептались и опустили головы.

Сюаньму заметил, как нуна нахмурилась от его слов и пробормотала себе под нос:

— Чигуса вечна.

Хозяин её не услышал, зато эти слова донеслись до монаха. И вновь Чигуса — что же это за место такое, одновременно незнакомое и родное?

Нуна аккуратно взяла пиалу обеими руками и поднесла ко рту, подула и сделала маленький глоток.

— Ай!

Жидкость всё равно оказалась горячей.

Сюаньму задумался, надо ли сказать «осторожнее», но лишь приоткрыл рот и промолчал. Он тоже подвинул к себе пиалу с цветком и подул, но не спешил пить. Наблюдая за поднимающимися в воздух облачками пара, он наконец-то поднёс её к губам вплотную и сделал маленький глоток.

В этот день он осознал одну вещь: этот монах никогда не любил травяной чай и впредь будет брать цветочный.

В

свете бумажных фонарей темнота не могла накрыть Сонбак полностью, лишь отдельные улочки. Чем позднее становилось, тем сильнее утихало оживление, люди расходились по домам и ложились спать. Тем не менее, Сюаньму всё равно решил проводить нуну до дворца, несмотря на количество её слуг. По неведомым причинам он понимал, что не сможет спать спокойно, если не будет уверен в её безопасности.

Большую часть пути они прошли в тишине, как и в лесу. Сюаньму был ужасным собеседником — никогда не мог поддержать разговор и нормально что-то ответить. Наверное, он мог быть хорошим слушателем — во всяком случае, словами шифу, к которому он питал глубокое уважение, Сюаньму заслушивался и не спешил уходить. Только его речь была пропитана вековой мудростью, в то время как нуна говорила о чём-то обыденном: о жизни во дворце, о том, как её насильно удерживали и не давали выйти погулять, даже по нужде она ходила под присмотром. Сюаньму вовсе не хотел, чтобы она замолкала и переставала болтать, но также понятия не имел, как поддержать разговор. Он лишь хотел слушать её голос.

Когда длинные каменные ступени, ведущие во дворец, оказались у их ног, нуна вдруг остановилась и посмотрела ему в глаза. Вдоль дворцовых стен также развесили фонари, поэтому весь их путь освещался.

— Рури, что ты знаешь о луне в праздник урожая?

Оторвавшись от взгляда янтарных глаз, Сюаньму приподнял голову в усеянное звёздами небо и нашёл почти идеальный круглый диск. Не понимая, вкладывала ли нуна в свои слова скрытый смысл, он предположил:

— Завтра она будет полной?

Она кивнула и добавила:

— Завтра я хочу полюбоваться луной вместе с тобой.

Не давая возможности возразить, принцесса вскочила на лестницу и пропрыгала на несколько ступеней вверх, заставляя слуг и стражников следовать за собой. Она на мгновение обернулась, помахала и побежала дальше.

Сюаньму не успевал за ней реагировать. Когда она уже была высоко, он вытянул ладонь и тоже помахал в ответ, но никто уже не смотрел. Он по привычке сложил руки за спину и пошёл в сторону постоялого двора.

На следующее утро Сюаньму проснулся от суеты за стенами. Разместившиеся здесь воины не только звенели металлическими элементами на своих одеждах, но и активно обсуждали недавние события Сонбака — в частности говорили про жестокое чудовище, убившее невинных женщин. Только в их речах его называли нечистью, а не человеком. Сюаньму не спешил поправлять, понимая их страх: люди боялись, что подобное мог сотворить один из них, а не какой-нибудь яогуай*, которого они изначально считали плохим.

* Яогуай (кит. ??) — нечистая сила, чудовище, призрак, демон.