Японский солдат
Шрифт:
В последнее время Такано часто вспоминал поручика Нагао, погибшего в бою на реке Преак. Поручик был мобилизован из резерва в самом начале великой тихоокеанской войны. Когда они высадились на остров, Нагао был еще подпоручиком и командовал взводом, в котором служил Такано. Когда закончилось сражение у Торокина и начались голодные дни в Маймай, поручик Нагао, который, вероятно, уже предвидел поражение японской армии, однажды ночью высказал свои сомнения Такано. «Эта война, - сказал он, - явная авантюра, разве можно сравнить промышленный потенциал США и Японии. Оттого и наш
Такано не раз слышал подобные разговоры. Здесь, на острове, солдаты сухопутных войск часто возмущались неудачами флота в районе южных морей; неоперативность флота, считали они, привела к тому, что господство на море и в воздухе полностью захватил противник. Однако никто не связывал все это с авантюрным характером самой войны, как поручик Нагао.
«Начиная войну, - сказал поручик Нагао, - Япония надеялась на то, что Германия вместе с Италией разобьет в Европе вооруженные силы Англии и США, но Германия сама была разгромлена у Сталинграда, изгнана из Франции, а Италия капитулировала. Так что все расчеты Японии провалились».
Такано молча слушал эти речи. Да и что он мог возразить? До войны Нагао служил в одной из торговых фирм Токио. Такано думал о том, что после поражения у Торокина, когда один за другим стали погибать от голода солдаты, всех охватило уныние. Но ведь именно поэтому командиры должны быть еще более тверды духом!
Однако в последнее время Такано все чаще и чаще вспоминал речи поручика Нагао. Теперь, когда Германия капитулировала и даже Окинава захвачена противником, он не мог не признать, что эта война была большой ошибкой.
Пошатнулась его вера в победу, изменился и он сам. Он уже не мог с прежней резкостью осуждать брюзжание майора Мураками, хотя и считал, что брюзжанием дела не поправишь.
Прежде Такано никогда не пришла бы в голову мысль перебраться подальше в джунгли, а тут даже штаб батальона переместился. В глубине души он сознавал, как нелепа была его прежняя позиция.
* * *
Закончив свой рапорт поручику Харадзиме, фельдфебель Такано повесил планшет через плечо и пошел под навес к солдатам. Здесь не было одного только Тадзаки - он еще не вернулся из джунглей, - и его с нетерпением ждали.
Такано сообщил о том, что видел в штабе батальона, и велел на следующий день собираться - вечером рота должна была уйти на другое место. Затем, развернув соль, присланную командиром батальона, он рассказал, как получил ее, и попросил потерпеть до того дня, когда им пришлют нормальную порцию соли.
Возник вопрос, как быть с этой солью. Многие захотели получить хоть щепотку до того, как соль пойдет в котелки. Сорвали с дерева листок, свернули его пакетиком, и каждому в ладонь была поровну насыпана кучка соли - только попробовать чуть-чуть. После высадки на остров солдатам частенько приходилось делить дефицитные продукты. И сейчас соль разделила поровну; отложили долю Тадзаки и двух
Оттого, что они попробовали соли, которую не видели уже несколько дней, или оттого, что было решено перебираться наконец на другое место, все повеселели, разговорились. Такано ушел, попросив говорить потише: скоро должен появиться противник. Но голоса не умолкали.
– Эй, Камисэко! Этой плантации дней на десять хватит?
– спросил ефрейтор Мадзима, подойдя к навесу. Он с трудом переставлял тонкие, как сухие палки, ноги.
– Ты что, шутишь?
– подал голос старший ефрейтор Узки.
– Он осторожно снимал корочки с болячек на голени.
– Где ты найдешь сейчас такую плантацию, чтобы десять дней кормиться. Дней бы пять продержаться, и то ладно.
– А вот и нет!
– запротестовал ефрейтор Камисэко.
– Одной папайи на три дня с лихвой хватит. А еще батат. Раз там есть ботва, значит, должны быть и клубни.
– Ну как же!
– заметил Узки.
– Да где вы сейчас найдете плантацию, которую еще не опустошили бы солдаты и дезертиры?
– Но, господин старший ефрейтор, - возразил ефрейтор Кавагути.
– Если там побывали солдаты и дезертиры, то почему же они оставили так много папайи? Она ведь еще издали в глаза бросается.
Вчера утром Тадзаки и его группа принесли плодов папайи, и солдаты наелись наконец супа. Тадзаки шепнул потихоньку ефрейтору Кавагути, что плантация, которую они нашли, как будто не очень опустошена. Он сказал это только ему одному, ибо знал: Кавагути не из тех, кто разболтает остальным.
– А что, может быть, и правда, - проговорил Мадзима.
– Слишком близко к морю, так что солдаты, может, побоялись туда заглянуть? Впрочем, если батат есть, и то уже хорошо! А много его там?
– Травой сильно зарос. Я толком не разобрал.
– А не водится ли в той речке рыба? Если есть рыба, мы спасены, - заметил старший унтер-офицер Есимура. Он лежал на боку, поглаживая ребристую, будто стиральная доска, грудь.
– Все может быть. Если спуститься к устью, там даже и крокодилы есть.
– Уж это точно!
– сразу оживился ефрейтор Мадзима, глаза его заблестели.
– Ох, до чего же вкусное у них мясо! Поймать бы одного - дней на пять хватило бы на всю братию.
Ефрейтор Мадзима еще до того, как противник высадился на остров, не раз бывал на морском берегу, неподалеку от устья реки, - он служил в патрульной части. Однажды они оглушили гранатой крокодила и съели его.
– Наверно, кожу трудно сдирать, - заметил Есимура.
– Да нет. На брюхе шкура не очень жесткая.
– Тогда ты, Мадзима, будешь у нас специалистом по крокодилам. Подстрелить их можно?
– Нет, их пуля не берет. Разве если только изловчишься и в рот попадешь…
– Эй вы, не так громко!
– послышался голос Тадзаки.
Младший унтер-офицер вернулся усталый, ни с чем - винтовку он нес в руке.
– А рота на юг уходит, - сказал ему Мадзима.
– На юг? Неужели господин фельдфебель вернулся?