Ярмо Господне

Катавасов Иван

— Настена, чего это вы так бурно веселитесь?

— Ты бы знал, Фил!!! Ведь Патрик запустил новую систему нейрофизиологической обратной связи и стимуляции боевых рефлексов. Во где жесть! Грозился сегодня же нас к ней дистанционно подключить через корсетные пояса, и все такое.

— Понятненько.

Рыцарь Филипп снял с шеи даму-неофита Анастасию, поставил ее на пол, принял рассеянный вид и точь-в-точь с невозмутимыми интонациями лорда Патрика сделал всем замечание:

— Не забывайте, пожалуйста,

об осанке и достоинстве, юные леди.

Теперь уже все трое на нем повисли, едва-едва не свалили с ног, но одна за одной спелым урожаем попадали на тартановое покрытие спортзала не в силах удержаться от хохота…

После повечерия в православном храме Настя с Филиппом проводили Анфису Столешникову к Павлу Семеновичу Булавину, а сами вернулись в Филадельфию. В такси она положила ему голову на плечо и призналась:

— Ой, Фил, ты уж меня прости, но мне подчас кажется, наши девочки тебя любят побольше, чем я. Когда ты вчера с нами разминался, потом в зале остался, нам физкультура намного легче давалась.

Анфиска голую задницу неприлично оттопыривала, чтоб тебе понравится. Манька краем глаза тоже на тебя засматривалась, вся подбоченилась, плечами и стоячими сосками потрясала… Патрик им обеим внушение сделал насчет достоинства и осанки, как только ты ушел с Пал Семенычем в онлайне поговорить.

— Ох мне женщины… На Великий пост, особливо на Страстную вроде как плотское воздержание предписано. А вы опять о том же, шуры-муры, строить куры.

Вот-таки недостаточно вас дедушка Патрикей Еремеич воспитывает, греховодниц…

— Нет достаточно. Тут другое, не так ретрибутивно, как у Ники с тобой. Маша с Анфисой тебя от полноты разумной души любят, не от плоти преходящей.

Все же ты прав, женщинам нужна чувственная мужская любовь, нежная близость… Физиологически… И не только…

Я знаю и понимаю: Патрик меня, Машу, теперь Анфису обучает, воспитывает в единстве духа и плоти, в нераздельности духовной принадлежности женского начала и мужского, дополняющих друг друга, становясь сообща синергически неизмеримо большим, чем в разделении.

Вот и я иной раз ревную сама к себе. Потому что ты — мой любимый, единственный, нераздельный, единосущный, предержащий муж мой…

Любящий по-настоящему мужчина всегда отдает любимой женщине больше, чем она берет от него. И сверх того, что она может ему дать. У нас с тобой так же, любимый.

Я, наверное, мало тебя люблю и беру от тебя меньше, потому что твое тело принадлежит лишь мне одной. Я им владею и распоряжаюсь, как мне благоугодно…

Помолчав, Настя продолжила:

— Ты, Фил, в вышних благословен мне в мужьях, и я хочу стать тебе такой же в женах. Мы оба чудотворно повенчаны пред Всевышним…

Давай я тебе немножко исповедуюсь не как орденскому рыцарю-инквизитору, а просто,

как мужняя жена и твоя любящая женщина.

Я раньше, до тебя, Фил, редко в церковь заходила. Молилась сама по себе, наедине. Чаще всего выпрашивала у Бога хорошие оценки в школе, чтоб родители меньше приставали и обижали. Прощения у Бога просила за то, что совсем мало их почитаю и уважаю…

Ты же, Фил, меня истинно воцерквил, теперь ты для меня, словно храм Божий. Не икона, не кумир, потому как ты здесь, и будешь мой навеки, чего бы там с нами ни стряслось.

Я раньше очень боялась тебя потерять. Но сейчас знаю — ты мой навсегда, любимый и нераздельный со мной.

Мне кажется, словно бы мы с тобой когда-то прожили долгую-долгую жизнь, умерли в один день и воскресли, вознеслись в заоблачный город на вершине горы, а там, в Граде Божьем, единосущно возродились к новой жизни…

«Патер ностер! Настя-то в пятом круге, еще до наступления Светлого Воскресенья. Все-таки я задолжал доку Патрику его серебряный доллар.

Сейчас сказать? Иль не надо? Ладненько, пусть он ей единолично об этом после поведает, как прецептор и арматор.

М-да… воздержание, послушание, аскеза, эндорфины и эстрогены… Гремучая смесь, надо сказать…»

— Вот, муж мой, я тебе капельку исповедалась. Только ты ментальный контакт не прерывай. И за применение ясновидения меня не ругай, пожалуйста.

— Отчего ж? Здесь можно, машина экранирована. Надежный субалтерн сэр Квентин за рулем. Валяйте, миссис Нэнси.

— Тогда скажи, правда, ведь хорошо, если Патрик мне снова половое созревание открыл? Месячные у меня теперь в начале мая… К лету я немножко выше ростом стану, костяк окрепнет…

— Он — арматор, ему виднее. Если не вымахаешь наподобие Никиной секретарши Ксюши, то я согласен.

— Между прочим, я боялась, как бы от кучи женских гормонов мне грудь не расперло. Но Патрик говорит: это мне не грозит, ни левая, ни правая форму не потеряют. Если, конечно, заниматься калокагатией по его методике. Ничего, я уж привыкла…

А я, Фил, вижу и знаю, твоей драгоценной андрологии сейчас совсем даже не повредит интенсивная брачная жизнь. Скорее, наоборот, сударь муж мой… Ubi penis, ibi vulva.

— Mulier formosa superne…

— Не только сверху прекрасная женщина, но и снизу. Показать?

— До дома дотерпишь, Иезавель, дщерь Евина?

— Завет и свидетельство, жена да прилепится к мужу и дому своему!

После филадельфийского ужина Филипп с Настей попрощались с Патриком и Марией. Нагрузившись покупками и американскими сувенирами, Ирнеевы отправились в раннее утро в Старом Свете.

— …Наша Мэри, как и обещала, уговорила Патрика на пасхальную поездку в Рим. Вы же, скептический мистер Фил Ирнив, мне не верили.