Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

Замыслов Валерий Александрович

— Всё робеешь, боярин? На поле брани ни быка, ни печенега не забоялся, а ко мне будто к лютому зверю входишь.

— Да всё никак не обвыкну, князь.

— Привыкай! Тебя за исполинские подвиги сам великий князь в бояре возвел. На всю Русь честь оказал! А ты слово молвить страшишься. Уж пора бы притерпеться к своему новому чину, Могута Лукьяныч.

Дружина встретила бывшего кожемяку настороженно, и даже с ревностью. Они, вои, доблестные, искушенные в сечах, много лет провели в ратных походах, всего навидались и натерпелись. А простолюдин Могутка прибежал из смрадной кожевни

и сразу в бояре угодил. И завидно, и обидно! Многие дружинники какой год в княжьи мужи угодить мечтают, а этот детина в одночасье боярином стал. Мог бы допрежь в десятниках походить. Не чересчур ли расщедрился великий князь?

Ревновали, приглядывались к Могутке, а тот вел себя так, как будто и не было на нем боярского кафтана, стараясь ни чем не выделяться среди дружинников. Был спокоен, разумен, а главное, наравне со всеми переносил все тяготы ратной службы. Его добродушие, открытость, неподдельное желание прийти на помощь и веселый нрав мало помалу растопили холодок и настороженность воев, и настало время, когда они приняли его за своего верного сотоварища.

Но все же остались у Могутки и завистники, кои при дружинниках не подавали вида, но когда находились вдвоем, враждебность свою не скрывали.

— Экий боярин у нас выискался, Додон Елизарыч. Смерд, что на твоей кожевне у вонючего чана с грязной рожей стоял. Тьфу!

— Сам дивлюсь, Горчак. Я его в мальцах плеткой хлестал, стервеца. Как-то прикорнул у чана. В грязи по колени ползал, а ныне соболью шапку напялил. Но чудней всего, — князь Ярослав его своим дворским [133] поставил. Ближним человеком!

— Тут дело ясное, Додон Елизарыч. Ярослав за жизнь свою опасается. Как такого богатыря к себе не приблизить? И вовсе кожемяка твой вознесется…

133

Дворский— в Х-XI вв. — княжеский дворский считался высшим боярским чином.

Костерили и ненавидели Могутку боярин Колыван с сотником Горчаком.

Ярослав же взял молодого боярина в дворские с дальним прицелом. Сей богатырь — человек рассудительный, а вот деловитости и умения разговаривать с княжьими мужьями ему явно недостает. Надо ему опыта набираться, да и не худо бы книжной премудрости, без чего человек, как птица без крыльев. А там, глядишь, и воеводой станет.

— С чем пришел, Могута?

— Примчал дозорный с просеки. Из Смоленска торговый обоз идет.

Лицо Ярослава вспыхнуло. Березиня! Она, вкупе с семьей, пристала к торговому обозу. Слава тебе, Господи!

— Встречай, боярин, как самых дорогих гостей. Огляди людей, товары размести в Торговой избе — и тотчас ко мне с докладом.

Торговую избу князь Ярослав недавно велел срубить неподалеку от храма Успения, ведая, что купцы одним днем в городах не живут.

Князь, так и не преодолев волнения, заходил по покоям. Сердце его учащенно забилось. С ним никогда еще ничего подобного не случалось. (Молодость, жажда встречи с любимой!). Ярославу неистребимо

хотелось выскочить из терема, взмахнуть на коня и мчать к обозу.

Березиня! Сегодня он увидит твои большие голубые глаза, нежные ямочки на щеках, твою милую улыбку.

И он уже метнулся, было, к двери, но какая-то сила удержала его.

Охолонь, Ярослав! Сохраняй достоинство. Ты ж не великого князя намерен встречать, а всего лишь торговых людей. Потерпи! Потерпи, хотя сердце не подчиняется разуму.

Молодость!

Какие прекрасные мгновения испытываешь ты в эту счастливую, безудержную, радужную пору!

Могута явился через час. Ох, как томителен был он для князя!

— Прибыло десять подвод, князь. Доехали благополучно, все живы здоровы. Всех разметил в Торговой избе. Грамота тебе от смоленского князя Станислава.

— Кто передал?

— Старший купец.

— Купец?.. А сотника Озарку видел?

— Не видел, князь. В обозе одни смоленские люди… А Озарка разве с купцами должен быть?

Ярослав не ответил. Надо взять себя в руки. Могута пока ничего не должен ведать. Это — сугубо личное дело князя.

— Ступай, Могута. Я попозже встречусь с купцами.

Радость Ярослава померкла. Что же могло произойти? Озарка не нашел Прошкиной заимки? Но он оставил на деревах зарубки. С дружинниками приключилась беда? Где-то столкнулись со староверами или угодили под целый табун туров? Стоит одного из быков разозлить — и весь табун ринется на людей, и тогда уже им не спастись. Ярославу уже рассказывали о таких случаях.

Но могло приключиться и другое. Ловчие великого князя, а то и сам Владимир Святославич, могли ненароком набрести на Прошкину избу. И совершилось самое неприятное. Березиня оказалась в руках беспощадного отца.

У Ярослава заныло сердце. Он старался отогнать от себя удручающие думы, но они прочно завладели всей его безутешной душой. И тогда ноги невольно понесли его к киоту с образами Христа, Пресвятой Богородицы и Святого Духа, перед коими он горячо принялся молиться.

В сводчатые двери просунул русую голову меченоша Заботка, норовя что-то молвить князю, но, увидев Ярослава стоящим на коленях перед иконами, пожал плечами.

Князь, как прилежный христианин, уже полностью отстоял заутреню в церкви Успения, затем потрапезовал и собирался выйти на озеро, дабы поглядеть, как идет постройка ладьи, и вдруг (чего никогда с ним не было после заутрени) принялся за молитвы в своих покоях. Что это с князем? Но не спросишь. Упаси Бог князя от молитвы отрывать!

Заботка тихонько прикрыл за собой дверь и всё с тем же недоумением уселся на лавку.

* * *

На улицах Ростова шум и гомон. Только и слышно: смоленские купцы нагрянули! И не какая-нибудь тебе одна подвода, а целый десяток! В кои-то веки такое происходило. Выставили на Торговой площади свои товары и ждут покупателей.

Первыми у смолян оказались местные купцы, а затем и мастеровой люд. Ремесленники, побросав работу, побежали на Торговую площадь, коя возникла еще в стародавние времена, и подле которой теперь возвышалась одноглавая церковь Успения Богоматери.