Ярославичи
Шрифт:
Путники вспомнили о каком-то своем земляке, участнике детских забав, которого за жестокость прозвали Малютой Скуратовым. Им, ребятишкам, в то время что-то, видать, говорили исторические имена, бывшие мерилом нравственности, подвигов или зла. Неплохое оружие в арсенале воспитания. Теперь им все реже пользуются. Героев, подобных Чапаю, которым хотелось бы следовать, на наших экранах что-то не видно. А те, что возникают, исчезают бесследно из памяти. Ребята особенно чутки на правду.
Издревле стихийно накапливались приметы и наблюдения и создавался неписаный кодекс нравственности, уклад, порядок патриархального образа жизни, с постами, обычаями, отношениями людей, который передавался изустно. Время несло свои перемены, рождало новые образы,
— Любопытно, но сложно, — заметил «гость». — Все очень резко меняется. Да, я вот не представляю, какой он нынче, наш Переславль. — Видно, эта мысль его волновала. — Раньше знал всех. Даже и незнакомые были понятны. Что-то роднило, какая-то общая среда, размеренность жизни. Мнение общества имело большую силу, всегда смотрели: что люди скажут. А сами люди, мне кажется, были добрее. Может, как раз потому, что знали друг друга. Маленький город, а история древняя, такая богатая, что и мы вместе с ней вроде бы чувствовали себя богачами. Вот ты упрекаешь, что редко бываю. — Он обратился к соседу и схватил его за руку. — Пойми ты, я как-то приехал сюда, тебя не застал. Хожу по улицам, вроде бы все знакомое — и все чужое. И так мне стало холодно, неуютно и сиротливо. Не с кем слова молвить, сказать вот это «помнишь?», зная, что тебя поймут. Дождался автобуса и домой. Ты понимаешь, уже в пути подумал — домой. В Москву. Все жил в ней как постоялец, с людьми общался главным образом на работе. И дома-то все было как-то временно. А тут вдруг почувствовал, что ближе теперь и места мне нет. Пожалуйста, не сердись. А как тогда дружно жили, работали, собирались в музее. Стихи читали, вели исследования...
Несколько лет назад в фондах Переславского историки-художественного музея я впервые познакомилась с трудами переславских краеведов. Революция всколыхнула все слои российского общества. Повсюду в стране возникали объединения прогрессивно настроенной интеллигенции. В первые ее годы и в Переславле-Залесском было создано Научно-просветительное общество, как бы предтеча общества «Знание». Цель его — широкое и активное изучение родного края с привлечением к этой деятельности местного населения и особенно школьников. Проводились экскурсии по родному краю, изучались реки, озера, леса и поля с их почвами и историей земледелия, животный, растительный мир, записывались легенды, народные песни, приметы, обычаи, устраивались концерты, любительские спектакли, учителя выезжали с лекциями в ближние и дальние селения.
Огромный пласт жизни, реальной, теплой, с ее страстями, борениями, вековыми накоплениями народного опыта, был поднят этими энтузиастами, людьми, горящими творческой энергией, обращенной на благо горячо любимого края.
Все, что было собрано, нынче хранится в фондах музея. Общество перестало существовать в тридцатом году, и многие из его участников разъехались по стране. С одним из них (адрес узнала в музее) я переписывалась некоторое время. Это был учитель Сергей Евгеньевич Елховский, живущий в Иванове, но поддерживающий постоянную с Переславлем связь.
Его «Стихи двадцатых годов» — он их писал «для себя», не претендуя на публикацию даже в местной газете, — были полны глубокого чувства к Залесью, к изумрудным берегам озер, полям, лесам и холмам, к легендам Берендеева болота. Писал и о старинных селениях: Купани, Усолье, Кухмаре, Вёксе, в самих названиях которых таилось что-то влекущее, будоражащее воображение.
— Вы тоже были участником Научно-просветительного общества? —
Он посмотрел удивленно, пытливо, поинтересовался, почему я сказала «тоже». И едва назвала фамилию Елховского, обрадовался, воскликнул:
— Как же, как же! Вместе устраивали музыкально-этнографические вечера. Большую работу вели, потом ее почему-то посчитали никчемной. Помните, может быть, само слово-то краевед вдруг стало звучать оскорблением. Им клеймили отсталых, косных людей, копающихся в исторической рухляди.
— Время было сложное, не все еще устоялось, круто менялась жизнь, что-то действительно мешало движению, — сказал «хозяин», уловив в тоне друга нотки обиды. — Нет, нет, я отнюдь не оправдываю ошибок, — поспешил он добавить, заметив протестующий жест товарища. — Не сразу разобрались, что к чему.
— До начала нашего века Переславль был торгово-мещанским городом. — «Гость» не стал возражать, повернулся ко мне. — Не берусь утверждать, что это точные цифры, кое-что ускользает из памяти, но мещан и купцов было больше раз в десять-двенадцать, чем духовенства, дворян и рабочих. Да, да, рабочих, я не ошибся, — он предварил мой вопрос. — Уже тогда было десять довольно значительных по тому времени предприятий.
Бежит навстречу машине дорога с ее вековыми приметами — ямскими станциями. Когда-то они стояли через шестьдесят или семьдесят верст — таков был прогон, где меняли обычно лошадей. Путники пили чаек, заказав самовар, и, передохнув, на свежих лошадях трогались дальше. Иностранцы дивились тому, как в России была блестяще организована почтово-дорожная служба. В день двести верст — такая скорость в их странах была недоступной. Историки отмечают, что древние города стояли на расстоянии прогона один от другого: Москва, Загорск (бывший Сергиев), Переславль-Залесский, Ростов, Ярославль, Кострома. Случайность? Надуманность? Факт тот, что между всеми расстояние шестьдесят или семьдесят верст.
Ямщики, возившие путников, жили в слободах, и одна из слобод была где-то там, впереди, возле самого города Переславля. В ней, возможно, и жили потомки Богдашки Постникова, «галахи» по прозвищу, который в XVII веке был посажен в тюрьму за то, что о батюшке-государе позволял себе говорить «невежливыми словами».
Ямщицкие слободы, ямщицкие песни, тягучие, длинные, как дорога. Поют их и нынче, воскрешая эпоху: «Вот мчится тройка удалая...»
Кое-где еще сохранились екатерининские березы. Растрескались, потемнели стволы, безвольно свисают ветви. Зато все чаще появляются аллеи сомкнувшихся кронами молодых деревьев — долговечная и надежная защита от зимних вьюг и заносов.
Глядя на одну из таких аллей, «гость» вдруг вспомнил о какой-то Лидии Павловне: здорова ли она, что поделывает?
— Помнишь, значит, ее? Ничего живет, все в тех же заботах. Опять с ребятишками затевает посадки. Неугомонная. И все для людей. Такой же вот памятник о себе оставит.
И друзья смотрели в окно на елочки, которые крепко переплелись лапами, преграждая путь метелям и ветрам, разгульно бушующим на российских просторах.
— Скажите, а кто же соорудил этот памятник? Такие славные елочки!
— Этот — не знаю, а в Переславском районе — Лидия Павловна Болдырева. Энтузиастка. В дорожном отделе работает. Инженер. — Даже складки разгладились на лице говорившего. — Не только сажала, руководила рабочими, но, главное, детишек к этому привлекла. Учила любить, понимать природу, ухаживать за посадками. У нас есть немало энтузиастов. Вот хоть бы Харитонов Сергей Федорович — создатель дендрария. Это удивительный кусочек природы. Обязательно побывайте там. И тоже ребят приучает заботиться о посадках, учит природоохранному делу. Школьное лесничество при дендрарии основал. Любит он свое дело. Обязательно встретитесь с Вавициной Валентиной Ивановной. В горкоме найдете. Она, как мы говорим, из петровских. Жила в Веськове, где Петр строил флот. Там и сегодня сохранились фамилии и Шкиперовых и Думновых. Эти уж подлинно петровские, с тех времен...