Ярославичи
Шрифт:
— Да как вам сказать. Есть свои плюсы и свои минусы. Главный плюс — работа для специалиста здесь интересней и шире. Прекрасное стадо. «Горшиха» поставляет бычков в семнадцать российских областей, сто пятьдесят, сто шестьдесят бычков и телочек ежегодно.
Немалый вклад в хозяйство страны. А это что-то да значит!
Накануне вместе с главным зоотехником мы осматривали формы. Пришли в тот момент, когда в проеме противоположной двери показался пастух и щелкнул кнутом. Все помещение тотчас же наполнилось радостными, глубокими трубными звуками. Коровы задвигались, начали подниматься и потянулись к выходу — время пастбищное пришло.
И как только
— Так ведь они же на пастбище! — удивилась я.
— Трава еще очень сочная, не набрала витаминов. — Аксененков начал посвящать меня в сложную науку кормления, — В молодой траве много калия, избыток его нарушает необходимое соотношение магния, кальция и натрия.
Сказал, почему необходимы грубые корма, вспомнил Василия Левина, еще в XVIII веке сказавшего о пользе дятловины — так называли клевер, который, как он писал, не только хорош для скота, но и «поправляет землю». В своей «Ручной книге сельского хозяйства для всех сословий» Левин тогда уже говорил, что «крошева, подобные кислой капусте, составляют корм отменный и здоровый». А крошево это не что иное, как силос, который только теперь вошел в широкое употребление.
Корма... Корма... Как велика эта проблема!
— Вот тут у нас стельные коровы. — Мы пришли с Аксененковым в соседние помещение. — Они гуляли с утра, а теперь отдыхают.
Коровы лежали в своих чистых стойлах — крупные, вальяжные, спокойные. Они переставали жевать, поворачивая к нам свои белые морды — пытливые, проникновенно-умные, любопытствующие, невозмутимо-спокойные, у каждой было свое выражение. Проводив нас взглядами, они принимались за жвачку. Почти физически ощущалось их состояние терпеливого ожидания приближающейся поры. Поры, когда горшихинское стадо пополнится новым бычком или телочкой.
— А вот они, наши малыши! «Детский сад» — так зовут его телятницы. — Николай Николаевич подошел к одному из деревянных загончиков. С чистой соломенной подстилки сейчас же поднялся на ломкие, еще слабые ножки черный теленочек и ткнулся в него маленькой корзиночкой, надетой на мордочку.
— Зачем корзиночка?
Я почесала малыша за ушком. Он закрутил головкой.
— А чтобы не сосал подстилку — грязная может быть. Сейчас вас покормим, — ласково сказала теленку Наташа Суконина, подменявшая заболевшую телятницу. Она взяла бутылку с соской, сняла корзиночку с морды теленка. И уже тут проявлялся характер животного, запас его жизненных сил. Теленок, едва она поднесла к его морде бутылочку, набросился на нее и, чмокая, захлебываясь, выкатывая от усердия большие, наивные глаза, принялся за еду. Он так старался, что Наташе пришлось заботливо придержать рукой его славную мордочку. Две-три минуты, и литровая бутылка опустела. Пока кормилица ее ставила, чтобы снова надеть на мордашку корзиночку, он успел полизать ее руку и пытался даже пожевать рукав.
Другой теленок как бы неохотно, капризно притронулся к соске, лениво потягивал, потом отпускал. Наташа терпеливо ждала, когда он снова соблаговолит приняться за еду. Он не выглядел больным, крупный теленок, но какой-то вялый, флегматик.
— Их постепенно переводим на растительный корм, тщательно сортируем, часть оставляем на пополнение нашего стада, часть продаем. На мясо идут только непригодные к племенному делу. Плана по мясу у «Горшихи» нет, — говорил главный зоотехник, когда мы, минуя скотные дворы, навесы для хранения сена, картофелехранилище, мастерские, гараж, мимо
Николай Николаевич заставил меня обуть сапоги. Говорил: «Натягивайте, не раздумывайте». Но только выйдя за пределы построек, я поняла, почему здесь радуются, когда засушливо.
Ночью прошел небольшой дождичек, едва сбрызнуло, асфальт на дорогах был сух. А мы с трудом вытягивали ноги из вязкой земли, поросшей густой травой. Из-под ног взлетали чибисы, еще не кончили свои песни жаворонки.
— На пастбище будет посуше. Там, видите, высоко.
У леса, куда показывал зоотехник, паслись коровы. С кнутами через плечо похаживали рядом пастухи-виртуозы, как их называет Аксененков.
— Когда корова в одних руках, да руки эти умные, добрые, она спокойна, знает, куда ей бежать. Пастух только голос подаст, они его уже знают и время свое знают. Как дойка придет, их и гнать не нужно, сами на скотный двор повернут. Вон тот пастух, — он показал на худощавого человека в каляном брезентовом плаще, — Константин Иванович Фирсов. А там вон и Глухов Николай Александрович.
— Трава перерастает, Николай Николаич. Надо бы подкосить. — Фирсов повернулся к лесу. — Вот тот край и сразу убрать. Тут-то все подъели, вон они как стараются.
Коровы на ходу щипали траву и уже повернули к скотным дворам.
— Доярки жалуются, что пить хотят. Нужны дополнительные емкости, — озабоченно говорил Глухов,
Николай Николаевич, весело прищурясь, посматривал на коров. Ветер трепал его черные волосы, подхватывал галстук.
— Попридержи немножко, а то раньше времени на ферму придут.
Эх, не надо было ему говорить это. Фирсов крякнул, уж он-то знает, когда придержать, когда прикрикнуть: «Э! Ну пошел! Оп! Фю-ю-ить!» Тридцать два годочка без перерыва пасет. Друг к другу приноровились каждым шагом, каждым движением. Дождь ли, ветер, в пять тридцать выгоняет, до девяти пасет, потом на часок отгоняет на отдых, лучше в тенек. Когда комар, едят плохо, тогда на ветерке лучше отдыхать, в дождь в лесок загоняет. Они и сами все знают, когда уходить, и часов не надо. Холеные, крупные, спокойные животные, давно уже не похожие на прародительниц, выведенных вековым трудом ярославских крестьянок.
— Вот сейчас завернем к озерку, время и подойдет. — Константин Иванович вроде бы и зоотехнику отвечает, и говорит со своими питомцами.
— А как же зимой, когда не пасете?
Я едва успеваю за набирающим скорость стадом: они задержались у озерца и теперь торопятся возвратиться на ферму, где уже ждут их чистые, тщательно вымытые аппараты для дойки, молокопровод, готовый принять молоко, а в кормушках лежит свежая зеленая подкормка. Пастухи привычно шагают за стадом, и кончики перекинутых через плечо кнутов скользят в траве, как серые змейки.
— Зимой мы работаем скотниками, вывозим навоз. Тоже с коровами, — отвечает Фирсов. — Они человека хорошо понимают, голос знают. Случается, к чужому стаду какая прибьется, только кликнешь, смотришь — уже трясется, бежит.
И такое тепло было в голосе этого заветренного, сурового человека, что невольно подумалось: в этом тоже одно из главных условий успеха. Каждый знает на своем участке, что он нужен, что труд его необходим. Общий труд, творческий. Всего коллектива, возглавляемого Николаем Ильичом Абросимовым, потомственным председателем колхоза, который несет в себе не только опыт отца своего, но и бесценные богатства опыта поколений.