Язычница
Шрифт:
Крылья болят. С каждой минутой, что Ветта проводит на Альджамале, её крылья болят всё больше. И с каждой минутой Ветта ненавидит Альджамальскую пустыню и князей Изидор всё больше. С каждой минутой девушке всё больше хочется отсюда сбежать. И Ветта не устаёт рассматривать Дарар настолько внимательно, насколько это только возможно — ей хочется найти способ покинуть это место так, чтобы никто и не заметил её исчезновения до нужного момента. Пожалуй, если бы ей только удалось увидеть окна, ведущие не во внутренний двор, а в Аменгар — девушка бы смогла сбежать одной из ночей. Днём в пустыне слишком жарко для побега. Днём Ветта едва ли может находиться в тени стен Дарар, а уж выйти на солнце было бы и вовсе безумием. Нарцисс говорил ей, что только один человек из Изидор осмеливался уезжать в пустыню днём, но он с самого детства воспитывался на Альджамале. Возможно, что сам уровень относился к нему иначе — с любовью равной той ненависти, с которой он относился к певнской княжне. Возможно, что сам уровень улыбался ему. Ветта никогда не почувствует такого больше. Её любили леса Леафарнара, она любила их. И теперь, с каждой минутой девушке кажется, что она любит их всё больше
Ветта не хочет понравиться своему жениху. Не хочет, чтобы он смотрел на неё, не хочет видеть его сама. По правде говоря, ей всё равно, кем она будет выглядеть в его глазах. Куда важнее сохранить лицо в собственных. Куда важнее чувствовать себя человеком, а не бессловесным существом, которое никто не будет спрашивать о том, как оно себя чувствует и что считает необходимым. Ветта не будет сильно расстраиваться, даже если жених сочтёт её чучелом. Какая разница, если она чувствует себя на Альджамале настолько чужой, что даже уровень, кажется враждебным, хмурым и мрачным, несмотря на всё солнце. Ветте ничего не хочется. Совершенно ничего — ни есть, ни спать, ни наряжаться. Тем более, последнее. Даже на Леафарнаре никто не суетился вокруг неё так, как сейчас Айше. Евдокии, возможно, понравилось бы здесь — среди роскошных интерьеров, позолоченных узоров на потолке и стенах (некоторые рисунки, правда, покрыты чем-то совсем иным, по виду похожим на стекло или какие-то полупрозрачные камни), среди мягких тканей всех цветов, обитой бархатом мебели, среди резко пахнущих масел и порошков, которых в Дараре было великое множество, среди служанок, каждая из которых стремилась выполнить свою работу по одеванию невесты своего князя как можно лучше… Должно быть, Лукерье понравились бы большие комнаты, огромные окна, ковры с мелкими фигурками в орнаменте, понравились бы фонтаны во внутреннем дворике, куда Ветту как-то привели, и необычные фрукты, наверное, тоже понравились бы… Но сюда отправили именно Ветту. Наверное, в наказание за её строптивый нрав. Лучше бы её отправили наложницей к Киндеирну! И то было бы лучше — говорили, что Астарны достаточно свободолюбивы и не очень-то любят лишать свободы кого-либо. Что же… Когда-нибудь княжна покажет, какой это было ошибкой со стороны её матушки и родни жениха — привозить её на жаркий чужой Альджамал. Ветта не хочет понравиться жениху, не хочет понравиться Сибилле — быть может, тогда её отошлют домой, в родной терем, из которого она уже сбежит… Ветта не собирается быть покорной женой этому Актеону — кажется, так зовут её будущего мужа. Не собирается слушаться ему, не собирается сдаваться. Пусть ударит — тогда, пожалуй, будет повод накинуться на него с кулаками или даже с кинжалом (на Альджамале девушка видела множество кинжалов, странно изогнутых, не прямых как у неё дома), будет повод причинить ему вред… Ветта хочет сделать ему больно. Так больно, как больно ей от того, что пришлось расстаться с родным уровнем, что пришлось оказаться здесь… Впрочем, возможно, он и сам не слишком-то рад этому браку — мало кто любит, когда его судьбу решают, даже ничего не спрашивая. Наверное, ему тоже не слишком-то нравится Ветта и перспектива прожить с ней всю свою жизнь. И, возможно, он такой же пострадавший, как и она. Впрочем, Ветте всё равно — он-то может отказаться от этой свадьбы, а у неё такой возможности нет, она обязана выйти за него замуж, если обстоятельства этому не помешают. Обстоятельства… Точно! Нарцисс говорил, что главное — понравиться великой княжне. Надо сделать так, чтобы Сибилла Изидор скривилась при виде неё, отослала домой и велела брату больше никогда не искать невест для представителей княжеского рода Изидор у этих Певнов! Если Ветта так сильно не понравится Сибилле, что та сочтёт её совершенно неудобным вариантом для женитьбы своего племянника, то девушка будет спасена! Что же… Это неплохая идея. Определённо — неплохая. Нужно страшно не понравиться великой княжне — и тогда всё будет хорошо, всё вернётся к тому, что было раньше. Всё будет так как захочется именно Ветте, только ей одной во всём Ибере, нет — во всей вселенной. Но для этого надо собраться и посметь что-то сделать сейчас, когда решается её дальнейшая судьба, надо сбросить с себя то оцепенение, в котором она находилась с того момента, как ей сообщили, чьей женой она станет. Ей нужно снова стать той смелой и бесстрашной Веттой, которой она была всего неделю назад, ей стоит перестать быть той безответной маленькой девочкой, какой она почему-то умудрилась стать. Ей стоит забыть весь тот ужас, который она испытала, когда впервые увидела пески Альджамала, стоит забыть ту робость, которую чувствовала, пока разглядывала мраморный пол, когда Нарцисс только привёз её. Ей стоит забыть, что она чувствовала, что кто-то смотрел на неё, кто-то, кого она не видела…
Ветте просто нужно помнить, что пока леса Леафарнара будут ей друзьями, ничего ужасного не случится.
Когда она была ещё совсем крошкой, отец смеялся и твердил ей, усаживая дочь к себе на колени, что нет ничего важнее родной земли, родного дома, что нет ничего важнее зелёных шумных лесов, изгибов реки, огромных валунов, синего неба и прохладного сильного ветра. И Ветта слушала, слушала с
— Я хочу вернуться домой, — говорит она, прекрасно понимая, что вряд ли Айше оценит её честность.
По правде говоря, это единственное, чего Ветте точно хочется (на счёт всего остального девушка ещё не решила). И она готова очень многое для этого сделать. Нет, она готова сделать для этого всё! Девушка хотела бы, чтобы ей предоставилась возможность сбежать отсюда. Но единственное, что она знает сейчас — это то, что конюшня находится с мужской стороны Дарара, что в Аменгаре Ветта сможет находиться только ночью из-за страшной жары, что на крышу можно будет подняться через окно, которое есть в её комнате, а оттуда спуститься в конюшню.
Служанка молчит. Должно быть, понимает, что этого Ветте никто не позволит. Что ни Сибилла, ни Нарцисс не позволят девушке снова оказаться на Леафарнаре. Хотя бы однажды… Впрочем, это вообще не касается Айше — насколько Ветта Певн не хочет оставаться на Альджамале, насколько ужасно себя чувствует. Айше обязана только помогать ей одеваться и всё.
Княжна вздыхает. Глупо было думать, что кто-то отнесётся к ней хорошо, что кто-то будет рад ей здесь и будет любить. Глупо было надеяться на подобные глупости. Впрочем… Ещё глупее — думать о своих чувствах тогда, когда куда разумнее думать о том, каким образом лучше сбежать.
Айше молчит, и Ветта думает о том, что неплохо было бы стукнуть её, чтобы помогла ей — запугать, убедить, задобрить… Впрочем… Возможно, можно сделать всё гораздо проще. И, пожалуй, гораздо эффективнее. Изидор довольно строго относятся к тому, в какую одежду одета девушка? Что же… Ветта им устроит…
— Венчаться я буду в традиционной для моего рода одежде. И к княжне Сибилле я тоже пойду в одежде, традиционной для моего рода, — твёрдо говорит Ветта. — А если ты посмеешь ещё раз надеть на меня эти тряпки, то я их изорву в клочья.
Ветта скидывает с себя балахон, и надевает исподнюю рубашку (в которой и была в момент прибытия на Альджамал), после чего тот бирюзовый сарафан, который был положен в сундук матерью. Что же… Он весьма неплох. Во всяком случае, не расшит жемчугом или серебром. Ещё в сундуке лежат сапоги. Те самые, в которых Ветта когда-то любила ходить — старые, удобные, местами рваные.
Служанка не осмеливается перечить. Княжна уверена, что Айше воспитана совсем иначе, чем Ольга — девчонка, которая прислуживала Ветте на Леафарнаре (только до смерти отца, позже у Певнов не было достаточного количества денег, чтобы держать много слуг). Та была бы куда лучшей помощницей в планах княжны. С ней Ветта могла бы поделиться секретом, планами, всем, что смогла бы придумать. И Ольга обязательно поддержала бы. Правда, возможно, дело не в воспитании — девушка, которая помогала Евдокии, дочка материнской ключницы Василина, была такой же чопорной и принципиальной, как и младшая сестрица Ветты. Василину сама девушка очень не любила и обычно старалась причинить ей как можно больше неудобств — от падения во время народных гуляний до обрезанных лент в рыжих косах.
Когда Ветта заплетает себе косу и вплетает в неё ленту, она смотрит в зеркало, что было оставлено на столике. Так ей нравится гораздо больше. Во всяком случае, видны не только глаза. Айше смотрит на княжну с недоверием и опаской. Кажется, до сих пор не совсем верит, что та собирается совершить нечто подобное.
— Ну что ты стоишь, как неживая? — недовольно хмурится Ветта. — Веди меня к великой княжне!
Айше испуганно смотрит на неё, а потом начинает кивать и кланяться. Девушке безумно хочется надавать ей пощёчин, чтобы не занималась глупостями, чтобы, наконец, сделала что-то, чем окажется достаточно полезной — лучше всего было бы, если бы Айше просто ушла, оставив её одну. Впрочем, должно быть, не стоит требовать от этой девчонки слишком многого. Она воспитана совсем в иных традициях, видит Ветту чуть ли не впервые в жизни и не имеет оснований доверять ей и уж тем более — любить её.
Айше послушно ведёт Ветту в покои Сибиллы. Дарар огромен. Куда больше певнского терема. И выглядит куда богаче. Ветту ведут коридорами в покои Сибиллы, и этот путь занимает довольно много времени. Куда больше, чем девушка могла ожидать. Наверное, целых полчаса они идут по коридорам, по лестницам… Айше закрывает своё лицо и свои крылья покрывалом, похожим на то, в которое пытались завернуть Ветту.
Наконец, Ветта оказывается перед резными дверями, которые Айше перед ней раскрывает. Но сама служанка порога не переступает, лишь нерешительно мнётся рядом, словно боится чего-то. Впрочем, она определённо чего-то боится. Но это уже не Веттино дело. Пусть Айше боится кого угодно. Певнская княжна трусить не собирается. Это ниже её достоинства.
Ветта всё думает, что первое, что не понравится в ней великой княжне — её одежда, её коса с вплетённой в неё зелёной лентой, её открытые крылья. Но Сибилла сама не одета во что-то, похожее на тот балахон. Её одежда яркая, жёлтая, на её шее множество украшений. И пусть волосы княжны скрыты под покрывалом и множеством золотых украшений, её руки остаются обнажёнными. И крылья тоже.
На вид Сибилла оказывается молодой красивой женщиной. Такой красивой, какой Ветта не видела ни разу в своей жизни. И крылья у неё — словно сделаны из чистого золота. Они были очень красивыми. Не то что у самой Ветты — бурые с белыми пятнами. Должно быть, крылья Ветты никто и не захочет трогать. Впрочем, касаться перьев считалось дурным тоном. Во всяком случае, на Леафарнаре. Хотя на Альджамале, должно быть, тоже, если уж они считали нужным скрывать крылья под покрывалом. Сибилла красива настолько, насколько Ветта всегда чувствовала себя дурнушкой.