Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию
Шрифт:
– Аминь.
– Возьми ватрушку, Германка, - сказала тетя Хедвиг.
Но Герман запросил пряников с холодным молоком.
– Пора бы и спеть что-нибудь, Герман, - сказал дядя Франц.
Что, петь перед католиками?
– Получишь пару гривенников.
А, тогда, пожалуй, можно. Но не перед всеми. Вниз под стол. Устроиться между ногами. Думать о чем-то другом. И поехали:
Вставайте, товарищи, все на коня!
И в поле, на волю помчимся.
В поле, где каждого сила видна,
С
Покажем в отчаянном славном бою
Всю волю к победе и доблесть свою.
Пусть теперь никто не говорит, что католики скупые. Они собрали для певца под столом две марки и тридцать пфеннигов.
Ядзя вошла с молоком для Германа, вся раскрасневшаяся.
– Антон ждет на кухне.
Хорошо, пускай войдет. Антон остановился на пороге. Ну и сиял же он. Раскланялся на все стороны, а потом устремился к тете Хедвиг. Поспешно размотав газетную бумагу, он развернул деревянную фигуру, овцу с теленком, вырезанную темными вечерами из цельного куска дерева.
– Ядзя и Антон дарим тебе это, - расплылся он в улыбке.
Тетя Хедвиг была тронута.
– Ты настоящий художник, Антон, - сказала она.
Дядя Франц налил ему рюмку. А Ядзя отказалась. Через полчаса на кухне будет кофе. Для всех работников. Ядзя уже поставила его варить.
– Есть же и хорошие поляки, - сказал лысый гость из Реселя, сидевший возле тети Хедвиг.
После кофе мужчины хотели поиграть в скат. Но увы, среди гостей был и священник. Может, устроить карточную лотерею. Тогда и женщины смогут играть. Герман и дядя Франц держали банк и выигрывали гривенник за гривенником. Это давало больше, чем пение. Одному Богу известно, сколько еще денег мог бы выиграть Герман, если бы не явился Штепутат, чтобы забрать его домой. Он ворвался в веселую компанию и сказал:
– Слышали, что мы объявили войну Америке?
Карл Штепутат произнес эти слова, и вдруг стало так тихо, как в католической церкви в Реселе.
– Этот Гитлер, кажется, свихнулся!
Дядя Франц не мог сдержаться. Тетя Хедвиг с трудом усадила его на стул, умоляя не шуметь. Что если услышат поляки на кухне!
– С Америкой-то мы никогда не справимся!
– не успокаивался дядя Франц.
Штепутат молчал, а лысый заявил:
– Все, что фюрер начинал, пока заканчивалось хорошо.
– Теперь наши подводные лодки в Атлантике могут топить и американские корабли, - вставил кто-то.
– Гитлер, кстати, тоже католик, - заметила маленькая женщина, сидевшая рядом с лысым.
– Нужно подождать, - сказал Штепутат.
– Подождать, когда нам перережут горло, - добавил дядя Франц.
Было уже не до карточной лотереи. Герман сгреб выигранные монеты в карман. Он шел рядом с отцом по грязному снегу мимо темных окон деревни.
– Это плохо, насчет Америки, папа?
– спросил Герман.
Штепутат
– Я не думаю, что так плохо.
Штепутат удивился, когда на его имя пришло письмо со штампом полевой почты. С просьбой переслать дальше. Письмо было напечатано на разбитой пишущей машинке, неумело и грязно. Наверху дата: 29 декабря 1941 года. Без указания места. Пал под Москвой... смертью храбрых... при выполнении долга... С немецким приветом! Командир роты Хегеляйн. Или что-то в этом роде.
Штепутата это письмо мучило целый день. Вечером он натянул свой тулуп и направился к домишкам работников поместья. Он представлял себе, что ему предстоит. Для таких времен нужно было бы учиться на священника. Слепая бабушка лежала в своей кровати и - в январе - все еще напевала Рождественские песни. Она была одна.
– Это ты, Петерка?
– спросила она, когда Штепутат нажал на ручку двери.
Штепутат назвал себя. Старая женщина выпрямилась в кровати и обратила в сторону двери свои невидящие глаза.
– Что, малый натворил что-нибудь, мастер? Украл, наверное, да?
– Нет, нет, - тихо сказал Штепутат.
– С мальчиком все в порядке. Я тут получил письмо... с фронта... из России... погиб он, Отто, погиб в России, бабушка.
Вот и все. Штепутат сел без приглашения на табуретку, аккуратно развернул письмо.
А бабушка? Она не начала кричать. Она опустила свои костистые руки на красное покрывало. Она смотрела прямо перед собой, как будто ничего не поняла.
– Кто бы мог подумать, - вдруг прошептала она, - что Отто попадет на небо раньше, чем я.
Петер просунул голову в дверь.
– Он, наверное, замерз, - продолжала размышлять вслух слепая бабушка. В такой мороз! Как могут люди воевать зимой?
– Мой папа не замерз!
– закричал вошедший Петер.
– Нет, твой папа не замерз, - подтвердил Штепутат и погладил мальчика по голове.
– Прочитайте письмо, мастер, - попросила слепая бабушка.
Штепутат прочитал.
– Представь, Петерка, наши под самой Москвой. Это ведь намного дальше, чем до Инстербурга, а?
Штепутат сложил письмо, передал слепой бабушке, которая протянула его Петеру.
– Беги, Петерка! Позови маму.
– Что оставалось делать Штепутату? Он взял сухую старческую руку, прошептал что-то о сочувствии и что ничего не поделаешь. Война.
Штепутат облегченно шел домой. Но на полпути он чуть не столкнулся с идущей навстречу женщиной. В сумерках среди деревьев парка ее трудно было заметить, но он слышал, как она плакала. У женщин на востоке еще оставался этот ветхозаветный накал страстей. Страдание без маски. Без условностей и притворства. Все выходило наружу.