Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию
Шрифт:
– Там похоронен мой папа, - сказал он с уверенностью.
– Там есть озеро, и кругом березы и елки. Прямо у воды стоит березовый крест, а на нем стальная каска. Это мой папа.
– Откуда ты все это так точно знаешь?
– спросил Герман.
– Бабушка рассказывала.
После обеда пошли в сад отгонять мед. Это тоже было интересно. К кофе дали сухари, которые можно было тут же полить свежим медом, потом сочный сдобный пирог. Радио Кенигсберг передавало концерт по заявкам с ведущим Эдуардом Кюнеке: "Голубка" для раненного солдата, лежащего в госпитале в Нарвике, "Баллада о часах" для унтер-офицера Шмитке от его товарищей где-то у Атлантического вала. Петер слышал радио
Вечером, как обычно, Штепутат повел свою корову на выгон. Сел под куст сирени у въезда в деревню и стал смотреть на детей, игравших в лапту. К нему вскоре подсел дорожный обходчик Шубгилла.
– Этот опять здесь, - сказал Шубгилла, показывая на другую сторону пруда. Он имел в виду доильщика Августа, который в своей эсэсовской форме уже не казался им доильщиком. Август играл на аккордеоне: "Антье, Антье, слышишь ли ты песню мою?"
– У него отпуск каждые полгода, - заметил Штепутат.
– А некоторые еще вообще не побывали дома, - удивлялся Шубгилла.
– С тех пор как он в СС, с ним уже и слова не скажешь. Приходит за своими отпускными карточками и все.
– Может, у него секретное задание, - рассуждал вслух Шубгилла.
– Отпускники говорят, что на фронте эсэсовцам лучше всех. Но большинство из них не на фронте...болтаются здесь... Никто толком не знает, что они делают.
В поместье русские затянули свои печальные песни. Они пели каждый вечер. Ветер доносил их пение аж до Мариенталя. Против этого хора доильщик Август со своим аккордеоном был бессилен. Подумав, он двинулся в камыши.
– Опять упражняется, - заворчал Штепутат, когда Август начал палить у пруда из своего пистолета.
Тем временем стемнело, стало трудно находить мяч в высокой траве. Конец детского дня рождения. Петеру предстояло идти домой.
– Не ходи вокруг пруда, мальчик! Доильщик метко стреляет.
Герман пошел немножко проводить Петера.
– Почему русские поют так грустно?
– неожиданно спросил Петер, хотя трудно было предположить, что его могут интересовать такие вещи.
– Понятно, что им грустно, ведь они проиграли войну.
– Интересно, пленные немцы в России тоже так поют?
– продолжал Петер.
– Пленных немцев не бывает, - уверенно заявил Герман.
– Немецкие солдаты побеждают или погибают.
Вот так.
– Поэтому моего папы больше нет.
Шубгилла пошел по мокрой траве домой. Штепутат поймал корову и погнал ее в хлев. Русские больше не пели. Доильщик Август больше не стрелял. Стало тихо в Йокенен. Опять было слышно, как прыгают лягушки и крякают утки. Над кладбищем стояла луна. Шубгилла выпорол своего восьмилетнего за то, что он выпил молоко маленькой сестренки. Марта ждала в кухне с тазом мыльной воды, чтобы помыть Герману ноги.
В первый школьный день после летних каникул йокенская детвора бесилась в классной комнате без всякого наблюдения до десяти часов утра. Потом к школе подъехала машина. Вышел хромающий человек в черном костюме, за ним женщина, нет, девушка. А выглядела-то она как! У нее была городская стрижка под мальчика, какую йокенцы могли увидеть только в кино. Платок Союза немецких девушек, завязанный в виде галстука, блузка, черная юбка. Это было похоже на униформу.
Приехавшие отправились в ту часть дома, где жила Клозе. После короткого разговора стали подниматься по лестнице в комнату под крышей (мужчина хромал впереди). Там еще досыхал липовый цвет и мята. Больших мальчиков вызвали из класса расставлять мебель и убирать, девочек подметать. В комнате стояла кровать. Изъеденный жучком шкаф. Снизу принесли пару стульев. Из окна вид на школьный двор и пруд.
–
Девушка нашла комнату приемлемой - или только сделала вид?
– и побежала следом за хромоногим вниз в школу.
– Тихо!
– рявкнул человек с такой силой, какой никто от него не ожидал. Он велел собрать разбросанные губки, куски мела и набивной мяч, докатившийся под скамейками до учительского стола. Потом была вступительная речь. Не нужно думать, что при женщине-учительнице можно делать, что захочется. Если йокенские дети не будут слушаться, он лично приедет и будет наказывать беспощадно. Потом прощание с рукопожатием. Дверца машины. Мотор. Уехал.
И вот она стояла перед ними со своей стрижкой. Эрика Венк из Эльбинга. Только что сдала экзамены на аттестат зрелости. Была несколько месяцев в молодежном рабочем лагере в Бартенштайне. Слишком образованна для физической работы и в самый раз для йокенских детей.
– Мы с вами будем приятно проводить время, - было первое, что Венкша сказала в Йокенен. Потом предложила спеть песню: "Рано утром не теряй ни минуты, первым солнце встречай!"
Появление Венкши вызвало в Йокенен потрясение, которое можно было сравнить только с попаданием бомбы, а может быть, даже и с днем начала войны. Веками это было привилегией мужчин - лупить йокенских детей тростью по заду. А тут такой молокосос! Да есть ли у женщины вообще столько понятия, чтобы учить детей чему-то? Сколько ей лет-то, в конце концов?
У больших мальчиков новая учительница ускорила половое созревание. Они краснели, когда она обращалась к ним с вопросами. Или начинали дерзить. Некоторые стали тщательно причесывать волосы. Буби Хельмих даже мазал свои кудри помадой. Аккуратно стриг свои ногти. Уже тогда стал делать фасонную стрижку, в то время как все остальные стремились только к тому, чтобы оставить на голове как можно меньше волос.
Венкша создала атмосферу натянутой напряженности. После школы мальчики стали бегать на конюшню поместья смотреть, как конюх подводит к жеребцу кобыл. Так как йокенские табу распространялись и на половую жизнь животных, мальчикам обычно доставалось кнутом. Им приходилось забираться в сараи и на сеновалы и тайком подсматривать через щели и дыры в досках. Петера Ашмонайта охватила в эти дни мания бессмысленного уничтожения. Он убивал всех лягушек, которые спаривались в воде. Сбивал с крыши из рогатки воробьев, топтавших своих подруг. Разгонял дубинкой спаривавшихся собак, бегал с палкой за петухами, давил садившихся рядом мух. Всем живым созданиям приходилось страдать из-за того, что Эрика Венк явилась в Йокенен учить с детьми таблицу умножения. А она далеко продвинулась в науках. В то время, как Клозе дошел только до Старого Фрица, Венкша рассказывала о Версале, об утраченных Хульчинских землях, Эйпене и Мальмеди и о первых демонстрациях нацистской партии в Мюнхене.
В конце лета в кратковременный отпуск приехал старший лейтенант. Без маленькой бледной женщины. Только чтобы пострелять уток. Каждый вечер он ходил с Хассо и двумя двустволками вокруг пруда и своей пальбой не давал йокенским детям заснуть. На выходные дни приглашал помещиков из Скандлака, Альтхофа и Колькайма. Дюжина ружей громыхала вокруг пруда, стреляя вспугнутых диких уток. Майор в этом не участвовал. В то время как остальные отправлялись к пруду, жена выводила его на террасу замка, уютно устраивала в кресле. Оттуда он видел вылетавший из стволов огонь и слышал в листьях деревьев шелест разлетавшейся дроби.