Юдаизм. Сахарна
Шрифт:
Когда я поднял глаза, говорившего уже не было.
Все затянуло жидом.
Туманный октябрь литературы. Скорее бы декабрь, скорее! скорее!! Морознее, еще бездушнее. И —
Новый год.
О, как хочу его...
(за письмами Страхова. О лекции Соловьева о первомартовцах: «Вот уже было не по-христиански сказано на религиозную тему. Соловьев вообще говорит, как неживой, как будто у него одна голова, а сердца нет, еще не выросло». Гениально)
* * *
У нас Polizien-Revolution,
\ Отчего я так волнуюсь от литературы (антипатия). Тут есть что-то особенное. Не только во мне, но и в звездах (судьба, история). Даже, может быть, чего я сам не понимаю?
Не это ли: что литература есть недостаточная форма общения между людьми... слишком далекая, слишком формальная, слишком холодная? Люди должны ближе стать друг к другу. Не «от читателя к читателю», что слишком отвлеченно и далеко, а тереться плечом, соработать, видеться, общаться.
~
Что это? От «общества» к «хлыстам»? Но какой же я, ваше благородие, хлыст; я коллежский советник и журналист.
(утром за занятиями) (2 сентября 1913 г.)
Люди должны дотрагиваться друг до друга — вот моя мысль.
Гутенберг уничтожил всеобщую потребность дотрагиваться. Стали дотрагиваться «в трубу», «через телефон» (книга): вот злая черная точка в Гутенберге.
Гутенберг один принес более смерти на Землю, чем все люди до него. С него-то и началось замораживание (планеты). Исчезли милые дотрагивания.
(потом приписал)
И что я вышел «голым перед людьми» («У.», «Оп. л.») — в звездах: я хочу, чтобы все трогали меня пальцами и я всех трогал пальцами: ибо тогда-то я закричу: «Был мертв — и жив», «мы — умерли — и воскресли».
В дотрагиваниях великая тайна мира. Знаете ли вы, что Элевзинские таинства заключались в дотрагиваниях?
* * *
Не велика вещь: обернуться на каблуке в 1/2 оборота. А увидишь все новое: новые звезды, новые миры, Большая Медведица — здесь, там — Южный Крест или что-то подобное.
Вращайтесь, люди, около своей оси. Не стойте «на одном градусе». Один раз вы приходите в мир и должны все увидеть. Вращайтесь, вращайтесь!..
(2 сент. 1913 г.)
Переходите из холода в жар и из жара опять в холод. Испытывайте среднее и испытывайте крайнее. Смирение изведайте и всю сладость его. И восстание, и весь ужас его. Смотрите на север и смотрите на юг. Любите небо и любите «преисподняя Земли».
Что ты видел, человек, — спросит Б. «на том свете».
И, утирая рукавом
Я выпил весь Твой мир, и весь он сладок.
Б. скажет:
Я и сотворил его сладким. Ты поступал, как Я сотворил тебя, и увидел мир таким, каков он есть...
Я:
Кроме смерти.
Он:
Ты умер и пришел ко Мне.
Если так — «осанна». Но так ли?..
* * *
Сентяб.13
«...дам тебе и Землю Обетованную, текущую молоком и медом, и буду охранять тебя в путях твоих: Мне же от тебя надо одно обрезание».
А добродетели? Молитвы?
Нет. Только чтобы от уда твоего была навеки отодвинута назад... и дабы случайно или по нерадению она не могла закрыться — даже вовсе удалена закрывающая его конец крайняя плоть.
* * *
История сливается с лицом человека. Лицо человека поднимается до исторического в себе смысла...
Каждая мысль осуществлена. Каждый шаг уже закончен...
(суть монархии)
Писатели, и особенно передовые, говорят,*что нужен не человек, а Человек...
Хорошо.
Но кто будет «с большой буквы», тот и есть монарх.
Догадываются ли писателишки об этом. Они, по-видимому, ни о чем не догадываются.
Суть, однако, в том, суть «времени» (нашего), что к республике и «равенству» никто не стремится: и хулиган вовсе не хочет «освободиться от опорков» и «быть равным Олсуфьеву». Это его нисколько не занимает. Он хочет, чтобы Олсуфьев побегал ему за табачком в лавочку и, если купил не такого, — засветить ему в морду. Вот это занимает и жжет душу.
Существует, напротив, бешеный порыв «послать другого в лавочку», — порыв к абсолютному неравенству, к «выше всех», к Человеку. Вот это есть. Мутная (черная) волна демократии ходит круто и вертит народную жизнь именно этим «Человеком» в себе, которого кто-то из нас получит. В революции есть упоение картежной игры. Больше, чем расчета; хотя жидки (Маркс) и считают по пальцам. Но это пустяки. Не в этом дело.
Аладьин с криками в 1-й Думе неужели очень старался о народе. Я видел его заложившим руки назад под (коротенький) пиджак. Конечно, «я» и «Человек», и «походил бы мне Горемыкин в лавочку». Больше ничего, и вся «государственная идея».
На этом-то и основано vis-a-vis: прыснуть по ним свинцом. «Человеку» будущего, увы, мешает Человек прошлого. Почесываясь, он говорит:
Вы еще обещаете, а я сделал.
(8 сентября 1913 г.)
* * *
В редкие минуты я достигаю всемирной любви...
Это такое счастье...
Такая праведность...
Так что ты праведник?
— Что молчишь?
Что я скажу, когда слышу и слышал: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф... Исполнены Небо и Земля славы Его.