Юг в огне
Шрифт:
Однажды в Донбассе, у одного небольшого шахтерского поселка, был остановлен шквальным ружейным и пулеметным огнем белых шедший впереди 19-й кавалерийский полк четвертой кавдивизии, в которой служил Митя Шушлябин.
Конармейцы спешились и, передав коней коноводам, которые тотчас же увели их в балку, короткими перебежками пошли в наступление на белых, окопавшихся у поселка. Но атака конармейцев не дала результатов. Силы противника были значительные, и они оттеснили красных.
Завязалась упорная битва. Белые накрепко засели в окопах и не хотели
Командир 19-го полка, краснощекий детина лет тридцати, перекрещенный боевыми ремнями, беспокойно бегал среди своих бойцов, до хрипоты крича, ободрял их и призывал к новой атаке. Но старания его были безрезультатны. Солдаты слишком устали. У противника было явное преимущество.
Командир полка подумывал уже, не попросить ли ему помощи у комбрига, который со 2-м полком остановился на короткий отдых в другом шахтерском поселке, что был в верстах пяти отсюда. Но его сдерживал стыд. Неужели он со своим полком не справится с этой кучкой белогвардейских бандитов?
Приказав кавалеристам окопаться и обстреливать противника, он послал полкового фельдшера с сестрой и санитарами оказать первую неотложную медицинскую помощь раненым, оставленным на поле боя, и, по возможности, вынести их.
Белые, завидев людей с повязками красного креста на рукавах, прекратили стрельбу. Молчали и конармейцы. Над заснеженным полем, по которому ходили санитары, фельдшер и сестра в поисках раненых, стояла тишина.
– Удивительное дело, - поглядывая в бинокль в сторону белых, задумчиво говорил командир полка политкому, такому же молодому парню, как и сам, плечистому, голубоглазому, одетому в кавказскую бурку.
– Неужели у них проявилось чувство гуманности?.. Смотри, не стреляют, значит, дают нам возможность убрать раненых с поля боя.
– Врут!
– резко сказал политком.
– Какую-нибудь каверзу задумали... Они, сволочи, коварные. Вот увидишь, они неспроста замолчали.
Некоторое время оба молча и настороженно всматривались в сторону притихшего противника...
Тем временем фельдшер с Надей торопливо расхаживали по равнине, наскоро делая перевязки раненым и отправляя их с санитарами за линию окопов.
– Надюша!.. Надюша!..
– озабоченно покрикивал медицинской сестре уже пожилой седоусый фельдшер.
– Далеко не отходи!.. Не отходи!..
– Не беспокойтесь, Кузьма Демьянович, - отзывалась девушка.
– Не отойду далеко!..
Надя уже была опытной сестрой. Сейчас она уже человекам десяти перевязала раны, и их вынесли с поля боя. Поднявшись во весь рост, она внимательно огляделась: раненых, кажется, больше нет... Хотя вот кто-то стонет в бурьянах, в ложбине... Надя кинулась к раненому, и вдруг сердце замерло.
– Митя!.. Родной!..
– в ужасе вскрикнула она.
Но, подбежав к раненому, с облегчением произнесла:
– Нет, не Митя. Но как он похож! Такой же белокурый и ясноглазый.
Раненый, видимо, был командиром взвода или эскадрона - на нем были командирские ремни,
– Это... я на случай, если бы ко мне белые подошли, - страдальчески улыбнулся он, заметив взгляд Нади, устремленный на револьвер.
– Спасибо, сестричка! Спасибо, родная!.. Я уж думал, что меня на съедение белым оставили...
– Разве мыслимо!..
– воскликнула Надя.
– Все бывает на войне, - тихо проронил раненый.
– Бывает, что белые так напрут, что и раненых бросишь... Не до них тогда.
– Бывает, - согласилась девушка, - но редко. Тем более, что мы все время наступаем...
Девушка ловко перевязала рану, пощупала пульс и, привстав, оглянулась, чтоб позвать санитаров. Но те были далеко. Вслед за ними уходил и фельдшер, то и дело оборачиваясь и оглядывая поле: не остался ли кто?..
– Кузьма Демьянович!
– встревоженно закричала Надя, махая рукой. Кузьма Демьянович!.. Вот еще раненый!.. Вернитесь!..
Но фельдшер не заметил Нади и скрылся за бугром.
– Что, ушли?
– волнуясь, упавшим голосом спросил раненый.
– Да нет, сейчас придут, - сказала она спокойно и серьезно.
– Ты не волнуйся... Я ведь тебя не брошу...
Бледное лицо раненого потеплело, он благодарными глазами взглянул на девушку.
– Спасибо, сестричка... Скорей бы в госпиталь... Ведь я бы там быстро поправился, а?..
– Ну конечно, у тебя ж рана пустяковая, - сказала Надя, хотя знала, что рана тяжелая и он много потерял крови.
Раненый повеселел.
– Может, я попробую встать... Может, пошли б... с тобой, - сказал он, пытаясь приподняться. Но раненый тотчас же со стоном повалился на спину. Нет... Не могу!.. Все нутро выворачивается...
– Лежи, - спокойно и строго сказала ему Надя.
– Придут санитары, отнесем...
Печальными, потемневшими глазами смотрел раненый на нее.
– Что ж, значит, бросили тебя?
– едва внятно прохрипел он.
– Меня-то уж ладно, а тебя-то зачем же?.. Беги, сестричка... Беги, пока не поздно... А то как начнется опять бой, пропадешь...
Конечно, Надя могла бы уйти, все равно ведь он не жилец на белом свете. Минуты его жизни сочтены. Она видела это и по синеющему лицу, и по заострившемуся носу, и по тускнеющему взгляду, по пульсу. И все же она не могла его оставить здесь одного, такого слабого, беспомощного.
– Пить!..
– прошептал раненый.
Надя приложила к его губам флягу. Умирающий сделал несколько глотков и снова сказал:
– Иди, сестра... Иди!..
"Может быть, действительно, уйти?" - мелькнуло у нее. Нет! Она этого не сделает. Раненого надо обязательно вынести отсюда. Она встала во весь рост и оглянулась. Может быть, хватились и ищут ее. Но нет, равнина была пустынна. Только черными тенями металась по полю воронья стая.
Вдруг гулко ударил орудийный залп. Вороны взмыли в серое небо. Протрещала ружейная стрельба. Застрочили пулеметы. Девушка услышала над головой знакомое ей противное нытье пуль.