Юг в огне

Петров-Бирюк Дмитрий Ильич

Он приложился к винтовке и выстрелил. Лохматый черкес ткнулся горбатым носом в гриву лошади и, мелькнув белым донышком каракулевой шапки, повалился в воду.

– Один есть, Конон!
– ликующе крикнул Сазон.
– Бей их, Конон.

Незовибатько не ждал его приглашения. Он метко стрелял в врагов и уже второго белогвардейца свалил с лошади.

Никто из них - ни Сазон, ни Конон - даже и не Подумали о том, чтобы бежать. Да и бежать было некуда: и сзади, и впереди, и по сторонам - всюду были враги.

– Бей, Конон!
– то и дело покрикивал, гремя затвором, Сазон.

Перед ними, храпя и отфыркиваясь, вылазили из воды

лошади и с места в галоп проносили мимо всадников. И никому из переправлявшихся белогвардейцев не пришло даже и в голову заглянуть в эти густые камыши, где сидели два отважных красноармейца...

И вдруг все здесь снова застонало от грохота. Но теперь орудия уже били только со стороны красных, и река снова закипела от осколков. Снаряды взрывались на берегу, вздымая огромные столбы огня и земли, они рвались в воде, поднимая причудливые, сверкавшие на солнце всеми цветами радуги фонтаны брызг. На берег с диким ржанием выскакивали обезумевшие от ужаса лошади без седоков. Все чаще теперь течение реки несло вниз трупы убитых и барахтающихся, молящих о спасении раненых, окруженных множеством оглушенной рыбы, всплывавшей белыми брюхами вверх.

– Як в аду, - пробормотал Незовибатько.
– Сазон, патроны е?..

– Нету, - отозвался Сазон.
– Все пострелял. А у тебя?

– Нема.

– Ну и пропали мы...

– Молчи, дурень!
– равнодушно проговорил шахтер.
– Умрешь, так за советскую власть...

Он не успел договорить. Увидев красноармейцев, залегших в камыше, на них налетел бородатый казак с осатаневшими глазами и, как молнией, взмахнув шашкой, концом острия зацепил голову Незовибатько. Шахтер, залившись кровью, приник к земле. Казак пролетел мимо.

– Конон!
– нагибаясь над другом, в испуге вскрикнул Сазон.
– Жив али не?

Шахтер молчал. Сазон, обняв друга, приник к нему и притих, зорко наблюдая вокруг.

XXVIII

Главные силы кавказской конной группы генерала Врангеля справа, а кубанские полки Шкуро слева стиснули четвертую советскую кавдивизию, намереваясь окружать ее и уничтожить.

Только что назначенный командиром конного корпуса Буденный такой маневр противника предвидел и заранее отдал приказ дивизии отойти.

С ожесточенными боями отходили кавалеристы Городовикова от наседавшего врага...

К концу мая белогвардейцы внезапным налетом захватили станцию Торговую и прорвали фронт X армии близ станицы Великокняжеской. Возникла опасность проникновения белых в тыл войскам красных.

Буденный приказал начдиву Городовикову нанести контрудар и ликвидировать прорыв. Несмотря на то, что более чем стоверстный отход от Батайска с боями измотал кавалеристов четвертой кавдивизии, они блестяще выполнили приказ командира корпуса. После того, как белогвардейские полки были опрокинуты и отброшены на южный берег реки Маныч, Буденный вызвал к себе Городовикова, Прохора Ермакова и Тимошенко с его комиссаром. Когда они все вошли к Буденному, тот поднялся навстречу. Дружески похлопал по плечу Городовикова:

– Ты, Ока Иванович, все голову морочил, что, дескать, неграмотный, не сумеешь командовать дивизией?.. А что делаешь?.. Хваленых, ученых генералов как бьешь...

– Научился, Семен Михайлович, да и комиссар вот мне здорово помогает, - кивнул он на Прохора.

– Не скромничай, товарищ начдив, - усмехнулся Прохор.
– Я тебе хоть и помогаю, но в командные твои дела не вмешиваюсь.

– Я вам благодарен, - сказал

Буденный, пожимая руки Городовикову и Прохору.
– Ваша дивизия совершила блестящее дело, отбросив прорвавшегося противника. Если бы вы этого не сделали, то многих бед он натворил бы у нас в тылу. Немало бы принес хлопот... Но это, товарищи, не все. Мне стало известно, что Врангель направил конный корпус генерала Улагая в обход нашего левого фланга, по направлению к станице Грабовской... Я только что от командарма Ворошилова. Он мне рассказал о намерениях врага. Улагай со своим корпусом попытается зайти нам в тыл для того, чтобы взорвать железнодорожные мосты и переправы через реку Сал и, таким образом, прервать нам всякое сообщение с Царицыном. Если противнику удастся это сделать, то, вы сами понимаете, он доставит нам много неприятностей... Товарищ Ворошилов на наш корпус возложил почетную задачу - ликвидировать этот обход, иначе говоря, к чертовой матери разгромить Улагая... Придется, друзья, поднатужиться. Знаю, знаю, Ока Иванович, что ты хочешь сказать, поднял руку Буденный, видя попытку Городовикова что-то сказать.
– Ты мне сейчас скажешь, что твои кавалеристы устали от боев, а лошади до того измучены, что едва переступают, многие околевают... Это ты хотел сказать?..

– Ей-богу, это, - проговорил изумленный Городовиков.
– А откуда ты узнал?..

– Колдун я, - засмеялся Буденный.
– Все это мне, дорогой, известно. Но что делать?.. А ты думаешь, у него вот бойцы не устали?
– указал он на Тимошенко.
– Тоже очень устали, и лошади измучены. Его дивизии тоже приходится много драться с белыми... Товарищ Ворошилов выставил против Улагая тридцатую стрелковую дивизию, но она не устояла. Понесла большие потери и отошла...

– Мы тоже, товарищ Буденный, большие потери несем, - тихо промолвил Тимошенко.
– Пополнение надо.

– Это верно, - согласился Буденный.
– Пополнение нам обязательно нужно. Всего три тысячи с половиной сабель в корпусе... Это же очень мало. И вот с этим количеством людей приходится отражать целые полчища белых... Но зато какие у нас отборные молодцы! Настоящие суворовские чудо-богатыри...

Буденный, развернув карту, подробно изложил задачу операций корпуса, дал задания в отдельности Тимошенко и Городовикову.

– Вот и все!
– сказал он, кладя карандаш на стол.
– Задача понятна?

– Понятна, - ответили начдивы.

– Можно ехать в части и выполнять приказ товарища Ворошилова, проговорил Буденный.
– Да, - вспомнил он, взглянув на Прохора, - слушай, товарищ военкомдив, вчера ко мне приводили какого-то странного казака. Все время плачет навзрыд, как ребенок. Спрашиваю: "О чем, мол, так сильно плачешь, казак?" Отвечает, что очень уж ему народ жалко, который на войне. Чудной какой-то. Мой ординарец Фома Котов говорит, что он как-будто станичник твой, и даже, кажется, доводится тебе родней. Ты б с ним поговорил.

Прохор вскочил с табурета.

– Так это ведь, должно быть, брат Захар! Он, действительно, все время плачет. Психически больной. В плену у немцев довели его... Где он?..

– Котов!
– крикнул Буденный на кухню, где ординарцы играли в карты. Ты пришел или нет?..

– Я вас слушаю, товарищ комкор!
– вскочив в горницу, вытянулся у двери Фома.

– Слушай, Котов, где тот чудной казак?
– спросил у него Буденный.

– Да тут я его в одной хате устроил. Слезами горючими обливается.