Юг в огне
Шрифт:
Все здесь мирно, покойно, и просто не верится, что рядом с этим тихим уголком гремят громы войны, потоками льется кровь...
Лучи закатного солнца окрашивали водные просторы багрянцем. Где-то далеко ударяет церковный колокол. Эхо летит по водной глади, все дальше и дальше уносясь и замирая...
Из-за ветвей краснотала, залитого водой, осторожно высунулась лохматая голова Сазона. Он огляделся и, убедившись, что кругом никого нет, выплыл из кустарника на каюке. Загребая веслом, он быстро поплыл к берегу. На дне каюка,
– Помолчи ты, Конон, - уговаривал его Сазон.
– Не тяни за душу... Вот зараз причалю к берегу. Может, тут наши где.
– Що ты, Сазон, со мной возишься?..
– с трудом говорил Конон.
– На який дьявол я тебе сдався?.. Все едино же помру... Зараз сбрось меня в воду, утопну и усе... Одному же тебе свободнее... а со мной сгибнешь... Ей-богу, сгибнешь...
– Помолчи ты, дьявол!
– сердился Сазон.
– А то доведешь, что вот так и гвоздану по башке, - угрожающе поднимал он весло.
Незовибатько смотрел на усердно гребущего Сазона влажными глазами, тяжко вздыхал.
– Чудной ты, братику, - шептал он.
– Ей-богу, чудной... Бачь, що робишь, втору неделю со мной возишься. А за яким лешим, а?
– И, словно в бреду, бессвязно продолжал: - Я ж помню, як ваши казаки секли наших шахтеров... Ух, и секли ж, сволочи!.. Злоба у меня супротив них до сей поры на сердце лежит... А ведь ты ж тоже казак... А дывись, який!.. Дурья ты голова... Ей-богу, дурья!.. И зачем тебя маты на свит билый родила, такого дурня, а?..
– Помолчи, Конон!.. Богом тебя прошу!..
– Сердце же, Сазон, - прерывающимся голосом говорил Конон, - може зараз лопне...
Сазон аккуратно клал весло на борт каюка, заботливо наклонялся к раненому, прикладывал к его сердцу мокрую тряпицу.
– А зараз легче?
– Л... легше...
– А голова болит, а?
– Ломит... Моченьки нема...
Сазон клал и на голову Незовибатько влажную тряпицу.
– Потерпи, милок, - берясь за весло, говорил он.
– Как только До наших доберемся, так зараз же тебя в околоток положим... Там тебя, браток, доразу фершала отремонтируют...
Незовибатько тяжко вздыхал.
– Да все едино ж я, должно, умру...
– Не брешь!
– обрывал его Сазон.
– Ум-ру-у... Все мы помрем, когда время придет. А зараз умирать не гоже, надобно советскую власть отвоевывать...
– Правду кажешь, - снова вздыхал Конон.
Добравшись до берега и сойдя с каюка, Сазон осмотрелся. Вечерело. Кругом пустынно. Сазон тоскливо посмотрел на Конона.
– Есть хочешь, а?
– Ни, - слабо замотал тот головой.
– Ни хочу... Водички б...
Сазон напоил его.
– А мне, милок, ох и жрать же охота, - признался он.
– Быка б съел... Тебе б, конешное дело, зараз горячего молока.
– Ни хочу...
– Не ври! Говорю, надо
– И он снова тоскливо оглянул пустынный берег.
– Постой... Никак, кто-то идет, - сказал Сазон и присел за куст, зорко высматривая.
Пошатываясь на слабых ногах и опираясь о костыль, по берегу шел старик с пушистой белой бородой. Дед часто останавливался, нагибаясь, что-то рассматривал, срывал какие-то цветы, траву, клал в сумку, висевшую через плечо. Когда он подошел близко к Сазону, тот, выскакивая из-за куста, крикнул:
– Здорово, дедуня!
Старик от изумления и испуга даже присел.
– Испугался, дед, а?
– засмеялся Сазон.
– Ой, родимец ты мой!
– приложил желтую, морщинистую руку к сердцу старик.
– Ну и испугал же... Ты кто же такой, а?
– Как видишь, самый настоящий человек.
– Вижу... что человек... Но какой? Может, разбойник?
– А ты боишься разбойников, дед?
– А чего их бояться?.. Человек я бедный, убивать меня не за что... А ежели убьют - не побоюсь... Девяносто годков на свете живу. Пора и честь знать... А вот, по правде тебе скажу, нечистой силы боюсь... Чего ты тут делаешь-то, мил человек?..
– Купаюсь.
– Ты со мной шутки-то не шуткуй, - осерчал старик.
– Ты кто?..
– А если скажу кто, ты не предашь меня?
– Нет.
– Поклянись.
– Истинный господь, не предам, - поклялся старик.
– Чтоб мне провалиться на этом месте.
– Красный я, - шепнул Сазон.
Но старик был немного глуховат и не расслышал.
– Кто?..
– подставил он ухо.
– Красный. Большевик.
– А-а...
– понимающе протянул старик и строго посмотрел на Сазона. А не брешешь?
Тут уже очередь наступила клясться Сазону.
– Вот тебе господь, красный, - перекрестился он для убедительности.
– Стало быть, ухороняешься?
– Хоронюсь, дед, - признался Сазон.
– Да я не один, дедушика, со мной раненый товарищ, вон в каюке, - показал он.
– Другую неделю с ним блукаем по красноталу. Третий день не евши... У тебя, дедушка, не будет кусочка хлебца?.. Дай, ради бога, с голоду умираем.
Старик вынул из сумки краюху хлеба и подал Сазону. У того жадно блеснули глаза. Он начал торопливо есть.
– Ишь, бедняга, изголодался-то как, - сказал жалостливо старик. Товарищу-то дай кусочек...
Сазон устыдился. Он так был голоден, что забыл обо всем на свете, кроме этого куска хлеба. Он метнулся к каюку.
– Конон, - подал Сазон ему кусок хлеба.
– На, родной, пожуй... Старичок, дай ему бог здоровья, дал...
– Ни хочу, - отмахнулся Конон.
– Ну съешь же кусочек, - просил Сазон.
– Ведь тоже ничего не ел... Ослаб...
– Не хочет, а?
– сочувственно спросил старик.