Юлий Ким

Ким Юлий Черсанович

1987

ВОЛШЕБНАЯ СИЛА ИСКУССТВА

Н. Эйдельману

Капнист пиесу накропал громадного размеру. И вот он спит — в то время как царь-батюшка не спит: Он ночь-полночь пришел в театр и требует премьеру. Не знаем, кто его толкнул. История молчит. Партер и ложи — пусто все: ни блеску, ни кипенья. Актеры молятся тайком, вслух роли говоря: Там, где-то в смутной глубине, маячит жуткой тенью Курносый царь, а с ним еще, кажись, фельдъегеря. Вот отмахали первый акт. Все тихо, как в могиле. Но тянет, тянет холодком оттуда (тьфу-тьфу-тьфу!). «Играть второй!» — пришел приказ, и, с богом, приступили. В то время как фельдъегерь: «Есть!» — и кинулся во тьму. Василь Васильевич Капнист метался на перине — Опять все тот же страшный сон, какой уж был в четверг: Де, он восходит на Олимп, но, подошед к вершине, Василь Кирилыч цоп его за жопу — и низверг! За

жопу тряс его меж тем фельдъегерь с предписаньем: «Изъять немедля и в чем есть отправить за Урал! И впредь и думать не посметь предерзостным мараньем Бумагу нашу изводить, дабы хулы не клал!» И не успел двух раз моргнуть наш, прямо скажем, Вася, Как был в овчину облачен и в сани водворен. Трясли ухабы, тряс мороз, а сам-то как он трясся! — В то время как уж третий акт давали пред царем. Бледнел курносый иль краснел — впотьмах не видно было. Фельдъегерь: «Есть!» — и на коня, и у Торжка нагнал: «Дабы сугубо наказать презренного зоила, В железы руки заковать, дабы хулы не клал!» «Но я не клал!!! — вскричал Капнист, точа скупые слезы. — Я ж только выставил порок по правилам искусств! Но я ж его изобличил — за что ж меня в железы? А в пятом акте истребил — за что ж меня в Иркутск?» Меж тем кузнец его ковал с похмелья непроворно. А тут еще один гонец летит во весь опор. Василь Васильевич Капнист взглянул, вздохнул покорно, И рухнул русский Ювенал у позлащенных шпор… Текли часы… Очнулся он, задумчивый и вялый. Маленько веки разлепил и посмотрел в просвет: «Что, братец, там за городок? Уже Иркутск, пожалуй?» «Пожалуй, барин, Петербург», — последовал ответ. «Как Петербург?!» — шепнул Капнист, лишаясь дара смысла. «Вас, барин, велено вернуть до вашего двора. А от морозу и вопче — медвежий полог прислан, И велено просить и впредь не покладать пера!» Да! Испарился царский гнев уже в четвертом акте. Где змей порока пойман был и не сумел уползть. «Сие мерзавцу поделом!» — царь молвил и в антракте Послал гонца вернуть творца, обернутого в полсть. Все ближе, ближе Петербург, и вот уже застава, И в пятом акте царь вскричал: «Василий! Молодец!» И на заставе ждет уже дворцовая подстава, И только прах из-под копыт, и махом — во дворец! Василь Васильич на паркет в чем был из полсти выпал. И тут ему — и водки штоф, и пряник — закусить. «Уу, негодяй! — промолвил царь и — золотом осыпал. — Пошто заставил ты меня так много пережить?» Во как было в прежни годы. Когда не было свободы! 1984

ПЫЛИНКА

Крылатого амура Крылатая стрела Навеки грудь проткнула. На муки обрекла. Нельзя без содроганья Внимать мои стенанья. Тому причина ты. Богиня красоты. Позволь, моя Цирцея, Пылинкой мелкой стать, Дабы стопы твоея Касаться и ласкать. Как только сквозь подметку Почуешь ты щекотку. То знай, что это я. Пылиночка твоя. А если нежный носик Как бы кольнет волосик, То это тоже я. Пылиночка твоя. Когда же ночью темной Тебя рукой нескромной Ля-ля ля-ля ля-ля — Пылиночка твоя! 2001

ХАЙФА

Ой ты Хайфа, Хайфа! За все годы лайфа Я такого кайфа Не ловил. Эти горы, эти пляжи. Этот климат даже тоже — Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй-яй! — Полюбил. Если вы молчите На своем иврите. Все равно ходите Как хотите тут. «Добрый день», «шолом алейхем», «Гамарджоба», «зохен вейхем» — Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй-яй! — Вас поймут. О, Исроэл, Исроэл! О, как ты освоил, О, как ты устроил Этот древний край! О, прекрасный город Хайфа! Я клянусь — за годы лайфа Никогда такого кайфа — Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй-яй Ай-ай! 1990

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ИЕРУСАЛИМ

Дорогой мой Владимир Абрамыч, Драгоценный мой Игорь Ароныч! Как журчат и приятно рокочут Имена ваши в полости рта! Как совок по сентябрьскому Сочи, Как изгнанник по кладбищам отчим, Так по вас я соскучился очень. Аж до чёрта, то бишь до черта! Предо мною то США, то Канада, Надо мною московское лето. Голова моя в тягостном дыме От того, и того, и того… И как важно, как нужно, как надо Соображать, что вы бродите где-то В белокаменном Ерусалиме По бессмертной брусчатке его. И не может быть даже двух мнений, Что

из этих вот соображений Состоит, вытекает и складывается То, что мы называем душой: Что, мол. есть, мол, Абрамыч с Аронычем, Да еще Константиныч с Антонычем, Да в придачу Наумыч с Миронычем — Ну и далее, список прикладывается. Хоть уже он не очень большой… 2001

ИЗРАИЛЬСКАЯ ПАТРИОТИЧЕСКАЯ

Был я верный правоверный пионер, «Широку страну родную» громко пел. В комсомоле, скажем правду, господа. Не оставил я заметного следа, В коммунисты меня звали — я не стал. Стал обычный злоязычный либерал: При словах «гражданский долг», «патриотизм» В организме начинался пароксизм. Кроме спутника и флага на Луне, За державу только стыдно было мне. И, смотря на наши звезды и кумач. Издавал я злобный смех иль горький плач. А теперь скажите, где я? что со мной? Ведь нездешний я, хотя и не чужой. Но гляжу на эту синюю звезду — И испытываю гордую слезу! И хочу растить бананы на камнях. Славить Господа под Западной стеной. Вдохновенно танцевать на площадях И с ружьем стоять на страже, как герой! В патриота превратился либерал, Прям как будто только этого и ждал! И готов, как пионер, шагать в строю, И опять я Дунаевского пою: «С гулькин нос страна моя родная. Очень мало в ней лесов, полей и рек. Но другой такой страны не знаю. Где так счастлив русский человек!» 2001

Безразмерное танго

Здесь «Безразмерное танго» публикуется без припева: на бумаге он не читается. Михаил Левитин, главный режиссер московского театра. «Эрмитаж», заказал мне это танго к десятилетию театра, «Пиши любую чушь — я поставлю», — сказал он. Я так и поступил и написал восемьдесят с лишним строф. Из них он отобрал пятьдесят для постановки, составил свою композицию и сыграл ее на юбилее. Для публикации же я отобрал эти тридцать четыре, из них лишь часть совпадает с композицией Левитина. Отбирал я по принципу удобочитаемости. Среди читателей может оказаться и другой режиссер, которому захочется устроить свою композицию. Если понадобится, я и еще тридцать четыре напишу: жанр позволяет.

Дважды десять когтей у медведя. Десять пальцев у нас на руках. Десять суток, метаясь и бредя, Достоевский писал «Игрока». Десяти непорочным девицам Десять бесов явились во сне. Завершают сюжет Десять лет, десять лет «Эрмитажу», который в Москве!

1

Это танго — оно как цыганка: Путь его пролегает везде. Вьются юбки, гундосит шарманка. Ноги сами несут по земле! Знай мелькают, как карты в колоде. Люди, страны, дороги, столбы. Каждый новый маршрут — Это свежий лоскут На цветную рубаху судьбы!

2

В понедельник безоблачно-ясно, А во вторник — чудовищный град. В среду снова погода прекрасна, А в четверг целый день снегопад. Сухо в пятницу, влажно в субботу, В воскресенье — неслыханный смерч! Вам подобный контраст Слишком кажется част, А для нас он обычная вещь.

3

Вышел киллер и сел в Катерпиллер. Вышел дилер и доллар зажал. Вышел Мюллер и с ним патер Миллер, Воду вылил на рыжий пожар. И вот так день за днем в этом мире Каждый как-то играет с огнем: Кто-то носит его, Кто-то гасит его, Кто-то рученьки греет на нем.

4

Хорошо на московском просторе. Светят звезды Кремля в синеве. Гордый горец из города Гори Все мечтал здесь о дружной семье. Как искал он тепла и участья. Как хотел доверять и любить] Этой страстной мечтой И ужасной средой Можно многое в нем объяснить.

5

Вот идет Александр Македонский, Блок, Вертинский, Фадеев, Дюма — Александры, великие тезки, К ним пробиться надежды нема. Еле терпят они Искандера, Да и то ради дяди Сандро. А Левитин и Ким Соответствуют им. Как, простите, корове седло.

6

Есть в Туркмении город Ташауз, И пока не задуло свечу, Я одною мечтой утешаюсь. Что его я еще навещу. Нету в нем мавзолеев Тимура, Пирамид и античных колонн. Просто некий певун Был там некогда юн И в чудесную Люсю влюблен.

7

Вот идет Александр Грибоедов, Острослов, дипломат, полиглот. Он, грибами в гостях пообедав. Совершенно расстроил живот. Надо ехать на воды Кавказа. «Где карета? Вон, вон из Москвы!» Он поехал в Тифлис, В тот, что Персии близ, И уже не вернулся, увы.