Юлий Ким

Ким Юлий Черсанович

27

— Я хочу рассказать тебе поле. — Что вы, сударь, пристали ко мне? Потому что вы с севера, что ли? — Шагане ты моя, Шагане, Хочешь, я расскажу тебе Фета? — Из Бодлера просила бы я. — Я могу и Рембо. — Ах, не все ли равно? — Шагане ты моя… — Я твоя.

28

Проходя по житейскому морю, Пять сердец я разбил дорогих. Правда, если бы я не разбил их. То разбил бы четыре других. Все

равно, брат, вались на коленки И тверди, подводя результат: «Виноват. Виноват. Виноват. Виноват. Виноват. Виноват. Виноват!»

29

Как прекрасна мозаика жизни. Хоть и логики как лишена! Как луч света в вертящейся призме. Так дробится и брызжет она! Не ищите порядку и связи. Проповедуйте горе уму, А когда черный кот Вам тропу перейдет. Перейдите ее же ему!

30

Вот идет Александр Твардовский, С ним Островский идет Николай. К ним подходит поэт Маяковский: — Как пройти на бульвар де Распай? — Нет-нет-нет, мы московские люди, Ваш Париж для нас город чужой! — А он молча стоит. Непричесан, небрит, И глядит с непонятной тоской.

31

— А скажите, Раиса Петровна, Где вы брали такой крепдешин? — Это было у синего моря, Где струятся потоки машин. — И почем же платили за метр? — Это дорого мне обошлось. — А у нас креп-жоржет Расхватали чем свет. — Не могу это слушать без слез…

32

— До чего хороши пьесы Кима! — Да, и песни весьма хороши. — Да, но пьесы поглубже, вестимо. — Да, но в песнях побольше души! — Да, но главное — драматургия. — Да, но чем же он плох как поэт? — Да, действительно, но Нужно что-то одно. — Да, конечно, но, думаю, нет.

33

Беспорядочно перечисляя Что на слух и на глаз попадёт. Обернёшься назад — мать честная! И опять воспаленно — вперёд! Чуть за здравым погонишься смыслом. Лезет в очи какая-то муть! Хочешь прямо на юг — Получается крюк, Называется — творческий путь.

34

Это танго — оно вроде танка: Напролом так и лезет и прет. Безобра-, беспоща-, без остатка Давит траками все напролет. Как безумые воют тромбоны. От гитары спасения нет! Хоть среда, хоть четверг — Господа, руки вверх: Начинается новый куплет!

«НЕДОРОСЛЬ»

первый русский мюзикл

Вокальные

номера к спектаклю

по пьесе Дениса Фонвизина «НЕДОРОСЛЬ» (1969)

Да, вот так, и никак не менее чем, величали иные театральные критики спектакль Саратовского ТЮЗа, поставленный Леонидом Эйдлиным по фонвизинскому Недорослю» в 1969 году. Сам Эйдлин называл это «комедия на музыке», что была истинная правда — но мы с ним и от «мюзикла» не открещивались.

Нет, наверное, в русском репертуаре такой пьесы, какую бы наши режиссеры еще так обходили за три версты, как Недоросль». Один Оскар Ремез, известный московский режиссер и педагог, решительно утверждал, что Недоросля» можно и должно ставить безо всяких сокращений — особенно и именно тех мест, где Фонвизин учит жить, высокопарно и скучно. Эйдлин же считал, что всю эту высокопарщину никакой искусностью не одолеешь и, следовательно, молодой зритель побежит из театра, не дожидаясь финала, — и пошел на сокращения без долгих раздумий. А чтобы бессмертная комедия обессмертилась еще более, он решил сделать ее музыкальной. И для этой цели позвал в помощь меня.

Я сочинил номеров, наверное, двадцать, включая увертюру — то есть в самом классическом смысле этого слова, с главной темой, с музыкальным развитием, для симфонического оркестра Аранжировал, конечно, не я, за отсутствием какого-либо музыкального образования. Но даже и тут были мои пожелания: где играть медным, а где струнным. Помню, услышав, долго смеялся. От радости.

За увертюрой следовал короткий пролог. Выбегали молоденькие крестьяночки и пели:

— Ты скажи, хозяюшка, Что сегодня испекла? — Испекла я свежий пряник На старинном на меду. — Свежий пряник, старый мед — Ладно ль вышло, вкусно ль будет? — Ой дид-ладо лебеда! Лишь бы не было вреда.

Далее действие начиналось, как оно и положено, со знаменитой сцены примерки тришкина кафтана на молодого барина. Возле Митрофана, вполне наглого, хитрого и красивого парня, вертелась дворня и похаживала вокруг матушка, помещица госпожа Простакова с тихим, как бы навсегда прибитым муженьком — все они обсуждали новый кафтан, пошитый Тришкой, и помаленьку переводили разговор в пение. Вот вошел Скотинин, приехавший свататься к Софье.

Простакова к нему:

— Вот, братец, на твои глаза пошлюсь. Мешковат ли этот кафтан?

— Нет.

— Да я и сам уж вижу, матушка, что он узок, — говорит Простаков.

— Я и этого не вижу. Кафтанец, брат, сшит изряднехонько.

Г-жа Простакова

Где же изряднехонько? И глядеть тошнехонько.

Скотинин

Что ж тебе тошнехонько? Сшито изряднехонько.

Г-жа Простакова

Аль ослеп ты, батюшка? Узко вышло платьишко!

Скотинин

Да что тебе тошнехонько? Сшито изряднехонько!

Г-жа Простакова

Аль тебе от сговору Замутило голову?

Скотинин

Что тебе тошнехонько? Сшито изряднехонько! Нет! Кафтан хорош!..