Юми и укротитель кошмаров
Шрифт:
И правда, почему бы людям не приспосабливать традиции под свои нужды?
Такие мысли были опасны – заметив ухоженные деревья и скульптуры на крыше святилища, Лиюнь сильно нахмурилась, но все же с поклоном удалилась, оставив йоки-хидзё наедине с молитвами.
– У этой женщины явно проблемы, – вздохнул Художник, когда Лиюнь удалилась.
– Не смей дурно о ней думать, – возразила Юми. – Лиюнь-ними – безупречная опекунша.
– С чего бы? – ответил Художник. – Я же ей в лицо этого не говорю.
– Думать такое тоже плохо, – сказала Юми. – Ты йоки-хидзё, ты выше
– Но…
– Жалобы – удел малодушных. Выпрями спину! Поклонись!
– Я не йоки-хидзё.
– Сегодня – йоки-хидзё, – парировала Юми, обходя его по кругу, пока он опускался на колени посреди открытого святилища. – Если не хочешь и завтра ею быть, делай то, что не могу делать я. К тому же йоки-хидзё, не способную служить, ждут серьезные последствия. Наказания случаются редко, но мы рискуем спровоцировать Лиюнь на крайние меры. Если это произойдет, духам мы уже не поможем. Чтобы не застрять тут навсегда, следуй протоколу и выполняй все, что я требую.
Художник протяжно, разочарованно вздохнул.
– Ладно, – ответил он (низким стилем).
Юми кивнула. Во время омовения у нее зародилась догадка, почему духи прислали этого на вид бесполезного человека ей на замену. Она собиралась вскоре проверить свою гипотезу, но сперва – медитация.
– Итак, – сказала она, – тебе придется произнести молитвы. Поскольку ты новичок, ограничимся шестью сугубо необходимыми.
– Шестью? – переспросил Художник. – И надолго это?
– Полчаса, – ответила Юми. – Примерно.
– Полчаса молиться? Но…
– Ты домой хочешь или нет?
Он проворчал, но, когда Юми начала произносить молитвы, принялся их повторять. Девушка подумала, что ей тоже следует на всякий случай встать на колени, и опустилась рядом, склонив голову и сложив руки в почтительном жесте. Пусть Художник на нее ориентируется.
Что важнее в молитве – слова или искренность? Пусть духи примут его слова и ее искренность.
Полчаса пронеслись быстро; Юми прежде не приходилось ограничиваться шестью молитвами, и она опасалась, что этого недостаточно. Но ближе к концу Художник стонал так, будто она заставляла его совершать нечто омерзительное, например самому нести свой багаж. Он покачнулся, и Юми решила дать ему передышку, прежде чем приказать…
– Эй! – резко бросила она. – Не закрывай глаза.
– Ну хотя бы минуточку… – взмолился он, сонно моргая.
– Если уснешь, мы опять поменяемся!
– Откуда такая уверенность? – пробормотал он.
Ей пришлось прибегнуть к единственному способу разбудить его, который удалось придумать. Она ткнула пальцем ему в лоб – и, разумеется, палец прошел сквозь кость и плоть.
Почти сразу тепло волнами побежало по телу. Теплу предшествовала легкая дрожь – так подрагивают цветы, парящие в термальных потоках. Затем собственные границы размылись, а связь усилилась. Юми как будто побывала в шкуре Художника, ощутила усталость, беспокойство, разочарование. Его эмоции захлестнули ее, смешиваясь, как наложенные друг на друга молитвы, сливаясь в одно целое с ее эмоциями, но при этом оставаясь
Ощущение не было неприятным. Но оно было тревожным, ведь эмоции смешивались воедино абсолютно противоестественным образом.
Художник вскинулся и отпрянул.
– Эй! Ты что (низким стилем) делаешь?!
– Не даю тебе уснуть, – ответила Юми. – Мы должны встретиться с духами. Даже не думай спать.
Он фыркнул, но поднялся и встряхнул руками. Дремота, очевидно, прошла.
– Ладно. Что дальше?
– Мы должны медитировать до начала ритуала, – ответила Юми.
– Ритуал, – повторил он. – У вас тут ритуальное омовение, ритуальная одежда, ритуальная площадка. Когда мне выдадут ритуальную сумку для ритуальных продуктов? Ритуальные труселя? Ритуальные щипчики для ногтей?
– Ерничество не приличествует йоки-хидзё, – отчеканила Юми. – У тебя долг перед людьми. Насмехаться над своими обязанностями – все равно что насмехаться над жизнью тех, кому ты служишь.
– В таком случае весьма прискорбно, – мрачно произнес Художник, – что их убогая жизнь (низким стилем) заслуживает только насмешек.
– Довольно! – воскликнула Юми, протягивая к нему руку. – Веди себя серьезно!
– Чего ты так завелась? – пробормотал он, отступая, чтобы девушка снова не ткнула в него пальцем. – Мне больше нравилось, когда ты была тихоней.
– Ничего я не завелась, – проворчала Юми. – Я такая, какая есть. Такая, какой должна быть. Художник, если я дам слабину, погибнут люди. Понимаешь? Без йоки-хидзё они даже огород вспахать не смогут. Если я уступлю усталости, начнется голод. Уж извини, если я переживаю из-за того, что не могу выполнять свои обязанности без помощи обманщика, которому все хаханьки!
Устыдившись, он отвел взгляд. А стыдиться было чего. Наставники Юми были непреклонны, ни на миг не позволяя забыть о серьезности ее работы. Йоки-хидзё воспитывали со всей строгостью, пока легкомысленность и эгоизм не вытекали из нее, как гной из нарыва.
С Юми у них все получилось. Она выросла такой, какой должна была стать.
У него тоже получится. Ей просто нужно оставаться строгой, ради его же блага – и ради блага духов, разумеется.
– Значит, ждем, – произнес Художник наконец.
– Медитируем, – поправила она, опускаясь на колени.
Он опустился рядом.
– Медитируем? То есть… просто стоим на коленях и думаем?
– Не думаем, – ответила она, разведя руки в стороны и воздев лицо к небу. – Медитация заключается в том, чтобы не думать.
– Ну… я могу заставить себя соблюдать спокойствие. Этого достаточно?
Юми покосилась на него и поняла, что он в искреннем замешательстве. Неужели и такие простые вещи придется объяснять?
– Дело не только в спокойствии, – объяснила она. – Медитация – это полное отстранение эмоций, чувств и проявлений характера. Обычно начинают с того, что сосредотачиваются на чем-то ритмичном, как, например, дыхание. Можно также намеренно напрягать и расслаблять мышцы. Кому-то удобно напевать ноту или мантру. Конечная цель – очистить разум от всех мыслей, забыв даже об изначальном фокусе медитации.