Юность без Бога
Шрифт:
Почему он оставил мать Ц. сидеть вот так? Она-то что сделала? За то, что совершил ее сын? Почему, прокляв сына, он осуждает и мать?
Нет, он не прав.
Мне хочется курить.
Вот дурак, забыл сигареты дома!
Выхожу из сквера в поисках табачной лавки.
Нахожу ее на боковой улочке.
Маленький магазинчик принадлежит пожилой паре. Старик долго возится, распечатывая коробку, а старушка — отсчитывая десяток сигарет. Они постоянно путаются друг у друга под ногами, но очень друг к другу
У нее нет мелочи, и она бежит разменять деньги у мясника.
Мы со стариком остаемся, и я закуриваю сигарету.
Старик спрашивает, не из суда ли я? У них, в основном, покупают господа из суда. И вот он уже тоже говорит о нашем процессе. Случай и правда необыкновенно интересный, ведь тут так видна божья рука.
— Божья рука? — настораживаюсь я.
— Да, и знаете почему? Потому что в этом деле виноваты, по всей видимости, все участники. И свидетели, и фельдфебель, и учитель, и родители.
— И родители?
— Да. Ведь не только молодые, родители сейчас тоже не пекутся о Боге. Они действуют так, как будто Его тут нет.
Я выглядываю на улицу. Старушка вышла от мясника и сразу бежит к бакалейщику.
Ага, и мясник не разменял.
На улице никого не видно, и вдруг мне приходит в голову странная мысль, только бы ее не упустить: это ведь должно что-то значить, раз мясник не разменял денег. Раз мне приходится тут ждать, это неспроста.
Глядя на высокие серые дома, я говорю:
— Вот знать бы только, где обитает Бог?
— Он всюду, где о Нем помнят, — слышу я голос старика. — И тут, у нас, он тоже обитает, потому что мы не ссоримся.
У меня перехватывает дыхание.
Что это было?
Это старик так сказал?
Нет, это был другой голос.
Кто разговаривает тут со мной?
Я не оборачиваюсь.
И снова голос:
— Когда будешь давать показания и назовешь мое имя, не утаи, что это ты взломал шкатулку!
Шкатулка!
Да нет! Меня же просто накажут за то, что я покрывал воровство.
— Так нужно.
Но ведь я потеряю работу, мой кусок хлеба…
— Ты должен потерять ее, чтобы не случилось еще одной несправедливости!
А родители? Ведь я же их содержу!
— Тебе напомнить твое детство?
Мое детство?
Мать бранится, отец ругается. Они постоянно ссорятся. Нет, тут ты не живешь. Ты тут только проходишь, и твой приход не приносит радости…
Мне хочется плакать.
— Расскажи, — слышу я, — расскажи, что ты вскрыл шкатулку. Сделай мне эту милость и не обижай меня больше.
Компас
Процесс продолжается. Приходят свидетели.
Дровосеки,
Все они не знают ничего.
Булочник не упустил случая помянуть мое высказывание о неграх. Он всячески старался попрекнуть меня моими подозрительными политическими убеждениями, а председатель смотрел на него неодобрительно, правда, прервать не осмеливался.
Сейчас вызовут мать Ц.
Председатель объявляет ей, что она может отказаться от дачи показаний, но она обрывает его на полуслове, она хочет говорить.
И начинает, так и не подняв вуали.
Голос неприятный.
Ц. рос смирным ребенком, но временами был вспыльчив, эти вспышки внезапной ярости он унаследовал от отца. Не болел, только перенес обычные, не опасные, детские болезни. Душевных болезней в роду тоже не было, ни с отцовской стороны, ни с материнской.
Вдруг она замолкает.
— Господин председатель, можно мне задать сыну один вопрос?
— Пожалуйста!
Она подходит к столу с вещдоками, берет в руку компас и поворачивается к сыну.
— С каких это пор у тебя появился компас? — спрашивает она и в ее вопросе звучит издевка. — У тебя никогда его не было, мы же даже поругались перед твоим отъездом в лагерь, ты еще сказал, у всех компас есть, у меня одного нет, я заблужусь без компаса. Так откуда он у тебя?
Ц. смотрит на нее неподвижно.
Она, торжествуя, оборачивается к председателю:
— Это не его компас. И убийство совершил тот, кто этот компас потерял!
В зале поднимается ропот, и председатель спрашивает у Ц.:
— Ты слышал, что твоя мама сказала?
Ц. все так же неподвижно смотрит на мать.
— Моя мама врет, — говорит он медленно.
Тут же вскакивает защитник:
— Я ходатайствую о проведении психиатрической экспертизы обвиняемого.
Судья заявляет: ходатайство будет рассмотрено позже.
Мать сверлит Ц. взглядом:
— Ты говоришь, вру?
— Да.
— Я никогда не вру, — взрывается она. — Нет, в жизни своей не лгала, а ты все время врешь, только и делаешь! Я правду сказала, чистую правду, а тебе б только прикрыть эту грязную девку, суку эту пропащую!
— Она не сука!
— Заткнись, — визжит мать, у нее истерика. — Вечно толь ко и думаешь обо всякой убогой рвани, хотя бы раз о твоей несчастной матери подумал!
— Да эта девчонка большего стоит, чем ты!
— Тихо! — кричит председатель суда, встав, и приговаривает Ц. к двум суткам ареста за оскорбление свидетеля.
Возмутительно, — выговаривает он ему, — так обходиться с собственной матерью! Вот ты какой оказывается!
И тут взрывается Ц.
Вскипает гнев, унаследованный им от отца.