Юность без Бога
Шрифт:
— Да она не мать мне! Ей всю жизнь плевать на меня было, вообще мной не занималась, только своей прислугой. Сколько живу, помню из кухни ее мерзкий голос, как она распекает горничную!
— И все-то его тянет на горничных, господин председатель, прямо как моего муженька!
Она выдает короткий смешок.
— Не смейся, мама, — повелительно обрывает сын. — Помнишь Феклу?
— Какую еще Феклу?
— Ей пятнадцать лет было, а ты секла ее, когда тебе вздумается. До одиннадцати
— Так она ж проворовалась!
— Чтобы как-нибудь перебиться! Мне шесть лет было, а я все помню, как отец тогда пришел домой и сказал, попалась, бедная девчонка. Ее отправили в исправительный дом. И виновата в этом ты, только ты!
— Я?!
— И отец тоже так сказал!
— Отец, отец! Мало ли что он говорил!
— Отец никогда не лгал. А в тот раз вы ругались без конца, и дома отец не ночевал, вспомни! И Ева — такая же девчонка, как Фекла. Нет, мам, я тебя больше не люблю!
В зале очень тихо.
Потом председатель говорит:
— Благодарю вас, фрау профессор!
Шкатулка
Вот и моя очередь.
Уже без четверти пять.
Я даю свидетельскую присягу.
Клянусь Богом говорить по совести всю правду и ничего не утаивать.
Да, так точно, ничего не утаивать.
Пока я присягаю, в зале нарастает волнение.
Я быстро оборачиваюсь и вижу Еву.
В сопровождении надзирательницы, она садится на скамью свидетелей.
Как хочется увидеть ее глаза, проносится у меня в мозгу. Вот все скажу и посмотрю в них.
А пока я еще не заслужил.
Пока мне приходится показать ей спину, потому что прямо передо мной стоит распятие.
Сын Твой.
Боковым зрением вижу Ц.
Улыбается.
А может, она там у меня за спиной тоже улыбается? Начинаю отвечать на вопросы судьи. А он снова про негров, ну да, мы с ним друг друга поняли. Я даю Н. положительную характеристику, равно как и Ц. Во время убийства меня не было.
Председатель собирается уже меня отпустить, когда я говорю:
— Еще одна мелочь, господин судья!
— Да, пожалуйста!
— Дело в том, что шкатулку, в которой лежал дневник Ц., взломал не Н.
— Не Н.? Тогда кто же?
— Я. Это я проволокой открыл шкатулку.
Подействовало.
Председатель суда выронил ручку, защитник вскочил, Ц. разинул рот и вытаращился на меня, его матушка издала пронзительный вопль, булочник побелел, как мука, и схватился за сердце.
А Ева?
Не знаю.
Только чувствую за спиной общее волнение.
Бормочут,
Обвинитель встает как загипнотизированный и медленно вперяет в меня указующий перст.
— Вы? — вопрошает он.
— Да, — отвечаю, удивляясь собственному спокойствию.
Чувствую удивительную легкость.
И дальше рассказываю уже всё.
Почему вскрыл шкатулку и почему сразу не рассказал об этом Ц. Потому что мне было стыдно, и все-таки это была еще и трусость.
Я рассказываю всё.
Почему прочел дневник Ц., и как не стал обращаться к закону, потому что хотел внести поправки в расчеты, заметные поправки. Да, я был дураком. Замечаю, как прокурор что-то: записывает, но теперь мне уже все равно.
Всё, всё равно!
Только бы дорассказать до конца.
И про Адама и Еву, и про темные облака, и про человека на луне…
Стоило мне договорить, прокурор встает.
— Я хочу обратить внимание господина свидетеля на то, что у него не должно быть ни малейших иллюзий относительно последствий его интересного заявления.
Прокуратура оставляет за собой право выдвинуть против меня обвинение в том, что я ввел суд в заблуждение, а также в укрывательстве воров.
— Пожалуйста, — легонько кланяюсь я. — Я же поклялся ничего не утаивать.
Бакалейщик ревет:
— Мой сын на его совести! Только на его!
У него начинается сердечный приступ, его приходится увести. Его супруга грозно воздевает руку:
— Берегитесь! — кричит она мне, побойтесь гнева Божьего!
Нет, Бога я больше не боюсь.
Я чувствую отвращение, которое испытывают ко мне все в зале. Я не противен только одной паре глаз. Они на мне отдыхают.
Тихие, как темные озера в лесах моей родины.
Неужели ты уже осень, Ева?
Изгнание из рая
Еву к присяге не ведут.
— Ты знаешь, что это? — подняв компас, спрашивает ее судья.
— Да, — отвечает она, — это показывает направление.
— Знаешь, кому он принадлежит?
— Не мне, но могу угадать кому.
— Только не финти!
— Я не финчу. Я хочу сказать правду, как господин учитель.
Как я?
Прокурор иронически улыбается.
Защитник не сводит с нее глаз.
— Ну, так давай! — велит судья.
И Ева начинает.
— Когда мы с Ц. встретились у нашей пещеры, туда же пришел и Н.
— Значит, ты там тоже была?
— Да.
— Почему ж ты только сейчас сказала? Почему на протяжении всего следствия врала, что тебя рядом не было, когда Ц. убил Н.?
— Потому что это не Ц. его убил.