Ювенилия Дюбуа

Гиливеря Николай

— А это уже высшая г-я тайна. Если бы я вдруг решился вам её рассказать, Андрей, то не смог бы, ведь следующий информационный абзац мне недоступен. Я, по сути, то же являюсь мелкой сошкой. Просто исполняю то, что говорят, не более. Но благо для меня скоро всё закончится, и поминай как звали. — Тут Понтыненко будто бы опомнился, посмотрел на часы и, хлопнув по плечу Соловьёва, направился к выходу. — Если вдруг вам всё же станет интересно, то пройдите на второй этаж к бару, а потом посмотрите на самое дальнее ложе, скрытое в полумраке. Увидите очень занятное (разумеется, для вас) зрелище. Счастливо, берегите себя.

Антон

Арсеньевич стукнул три раза в дверь. Она моментально распахнулась, а затем силуэт его исчез в общем зале.

Соловьёв ещё минут десять не выходил из уборной. Заправившись [ЦЕНЗУРА] и умывшись, он вышел на звук музыки, но на этот раз, заказав себе коктейль на первом ярусе, неспешно двинулся на второй.

На втором этаже Андрей был пару раз, хоть и являлся частым гостем заведения. Только однажды, как-то в свой день рождение, он арендовал за колоссальную сумму ярус для своих друзей, в основном коллег по работе, где они и [ЦЕНЗУРА] до потери сознания, развлекаясь с приглашенными проститутками. А второй раз уже и не вспомнить.

Сев на крайний стул рядом с молчаливым барменом, как бы между делом мужчина всмотрелся в тот самый угол, про который говорил ему Антон Арсеньевич.

Вокруг стола сидела группа мужчин. Андрей присмотрелся в их лица. Через пелену полумрака он узнал П-а, а вместе с ним сидели все те персонажи, которые ещё сегодня днём его же критиковали и ненавидели.

Валентин Несмеянов хлопал Алексея по плечу. Тарас Марченко смеялся во все свои зубы над шуткой Полынкина. Все они были дружны, пьяны и веселы.

Запой, с точки зрения бытия, интересная штука. Отдельно взятый субъект по доброй воле оказывается замкнутым в сакральном круге, где ужасное состояние похмелья заставляет совершить всё тот же акт употребления.

После двух рюмок водки (если субъект пил водку) организм снова обретает «эластичность». Мысли восстановленного существа возвращаются в своё (более-менее) привычное состояние. На данном этапе происходит самый переломный момент, когда у застрявшего появляется выбор: взять себя в руки, то есть, больше ни грамма, остаточная головная боль скоро пройдёт. Либо сделать себе поблажку, выпив третью рюмку. Естественно, второй вариант соблазнителен. Из этого следует, что очень много добропорядочных граждан попадает в коварную ловушку, тем самым медленно, но верно спиваясь. Что уж тут говорить, когда алкоголь стоит дешевле, чем хлеб для ЗОЖ. А тем более разговор не имеет смысла, если вспомнить историю человека и его главный фундаментальный смысл, то есть, ровным счётом НИ-КА-КОЙ.

Проблем с финансами у Соловьёва нет, да и откровения от загадочного Понтыненко не произвели на мужчину должного впечатления. Точнее, произвели, но не настолько, чтобы бросаться в омут собственных кошмаров. Андрей просто любит алкоголь и [ЦЕНЗУРА]. В этом нет ничьей вины.

Несмотря на визуальную благополучность, Андрюша уже очень давно страдал вопросом своего старения, одиночеством человеческого бытия, и непреодолимым чувством потери ориентира.

А вообще, всё это ложь и отговорки, ведь ведущий сам от себя пытался скрыть тот факт, что услышанное неделю назад откровение сыграло свою роль, но не как сам факт п-й игры, а скорее, как эта правда показала наигранность мира, к которому Андрей себя приписывал, а именно: журналистики.

Тяжело

смириться с тем, что ты живешь в так устроенном обществе, где всё уже решено. Где ты являешься всего лишь куклой. Эта разрушающая мысль имеется не только в контексте самого Андрея и его поля деятельности, она охватывает большой пласт человеческого существования в целом.

Как нужно чувствовать себя, когда окружение представляется цельной математической задачкой, в которой цифры и применяемые формулы стоят на своих местах, и что ты не делай, какую сторону ты не принимай, а смысл остаётся одним.

К мыслям Соловьева начали примешиваться и биологические просчёты. Перед глазами всплыла карта его жизни, где он сделал так мало настоящего в своём «сейчас», а в пространстве «потом» не так, чтобы ему светило оптимистичным знаменем. А раз так, то получается, весь его путь, вся его недолгая жизнь — не имеет ровным счётом никакого смысла.

В эти алкогольные ночи, когда тело его уставало употреблять, пить и машинально топорно заниматься онанизмом на первое попавшееся эротическое видео, голову Андрея атаковывали кошмары, заставляя поутру снова напиваться, чувствуя своё нутро пустым, да и в целом, просто несчастным человеком.

Передача с его участием выходила каждый день без опозданий. Благо технологии достигли такого пика, когда графика и нейросеть полностью научились симулировать эту паршивую реальность. Только цифровой Андрей смотрелся на экране не так естественно несовершенно, а чуть более строже, с идеологически-текстурным привкусом.

От этого ведущий почувствовал себя ещё более никчёмным и ненужным. Зачем, дескать тогда, он вообще нужен, если умная машина и так делает всю его работу? Какая-то бессмыслица. Всё только потому, — думал Андрей, — что народ наш больно суеверный. Всё любит цепляться за прошлое, опасаясь пользоваться дарами нового времени. И это, скорее всего, единственная причина, почему такие как он ещё востребованы в массовой медиакультуре, да ещё разве что прописывать диалоги не надо — экономия времени. Всё!

Сегодня он бы снова напился, провалившись с головой в своё несчастье, в свой экзистенциональный кризис, но запасы алкоголя иссякли. Зато, вместе с этой «трагедией пропойцы», пришло светлое осознание о невозможности дальше волочить такое жалкое существование.

Отложенных денег должно хватить до конца жизни, — рассуждал мужчина, силясь не заплакать от жалости к себе, — не так, чтобы на роскошный остаток. Но кто сказал, что нельзя найти работу там, в маленькой с-е туземцев, где у него куплен маленький домик? Можно устроиться барменом или стать продавцом в какой-нибудь лавке. И вот так, уподобившись великому бессмертному Артюру Р., уйти на покой из творческого, такого порочного мира.

Романтизм немного успокоил Андрея. В сложный похмельный час он точно решил для себя, что именно так и должно быть.

Полное безумие, вот так просто бросить свою сытую и устроенную жизнь. Отправиться туда, где должен был оказаться в более позднее время. Стать никому неизвестным, тихим человеком, ищущим покоя.

Вот он принимает душ. Наспех, под бой мигрени, руки его переворачивают вещи в поиске только самых памятных и необходимых вещей. Между делом Андрей успевает позвонить доверенному юристу, загрузив всей необходимой работой для продажи хотя бы этой шикарной квартиры.