Южная страсть
Шрифт:
— Эта дверь запирается?
— Нет. — Он ласково, но твердо посмотрел ей в глаза. — Тебя что-то не устраивает? — (Софи покачала головой.) — Вот и хорошо. Ужин готов. Давай поедим.
Типичный аргентинский ужин, состоявший из жареного мяса с хрустящим соленым картофелем, уже ждал их. Запах был отменный, но Софи почти не могла есть под жгучим взглядом Лона, которым он провожал каждый кусок, который она клала в рот. Лон наблюдал за движением ее губ как за самым захватывающим спектаклем в
— Не заставляй меня уносить ужин в кухню, — попросила она.
Она чувствовала, как бьется ее сердце, а по телу разливаются слабость и лень.
— Я последую туда за тобой, вот и все.
— Зачем?
Он издал низкий, дразнящий смешок.
— А ты как думаешь, зачем?
Опять он принялся буквально гладить взглядом ее губы, а потом заглянул ей в глаза, в которых светилась откровенная, неприкрытая похоть.
Его взгляд проникал в нее так глубоко, что она чувствовала почти физическое прикосновение, словно бы прикосновение руки, которая может добраться куда ей заблагорассудится.
Он хочет ее. Он хочет ее сильнее, чем хотел ее кто бы то ни было. Он намерен любить ее всю, целиком, глазами, руками, губами, телом.
Софи ощутила внутренний трепет. Щеки ее покраснели, грудь заныла, соски затвердели, в низу живота сделалось горячо и влажно.
Он получит ее всю.
Она с трудом сглотнула.
— Ты говорил… — начала она высоким, слабым голосом, — ты говорил…
— Я говорил… — поощрил ее Лон, улыбаясь, источая мужское удовлетворение.
— Что мы подождем. Когда я соглашусь… когда мы…
— …поженимся. — Улыбка Лона сделалась шире, удовлетворение в глазах — ярче. — Ну да, мы подождем.
Он блефует, не иначе.
— Я не хочу замуж.
— Зря. Я припас для тебя сотню видов любви.
— Ста разных поз не может быть.
— А разве я говорил о позах? — Лон поднял бокал с вином. В свете лампы над головой хорошо была видна твердая и резкая линия его скулы. А затем он посмотрел на Софи взглядом, в котором горел потайной чувственный огонь. — По-моему, о позах я ничего не говорил, хотя многие из них должны тебе понравиться, а некоторые, я не сомневаюсь, ты никогда не пробовала.
Воздух застрял у Софи в горле. Она смотрела на Лона словно в бреду. Голова у нее кружилась. Она была заинтригована в высочайшей степени. Перед ее мысленным взором мелькали изображения Лона и ее самой в разнообразных положениях. Он на ней сверху… Он снизу… Он сзади нее…
Она медленно выдохнула, распаляясь.
— Ты действительно ничего со мной не сделаешь, пока…
— …ты не станешь моей.
Софи поднесла трясущуюся руку к горлу и оттянула ворот майки: ей было трудно дышать. Ей нужен воздух. Лед. Хотя бы долгий, умопомрачительно холодный душ.
— Это
Лон допил красное вино и поднялся из-за стола.
— Кто тебе сказал?
— Это я говорю. Я знаю тебя. — Она посмотрела на него снизу вверх — и увидела, почувствовала его. Ей захотелось, чтобы каждая клеточка этого мощного тела (обнаженного) прижалась к ней. — Ты был готов взять меня на заднем сиденье «бентли» Уилкинсов в Буэнавентуре, а мне было только семнадцать лет!
Взгляд Лона задержался на полной груди Софи; под ее майкой вырисовывались затвердевшие соски, которые, казалось, вот-вот прорвут ткань.
— Даже тогда у тебя была роскошная грудь. В тот вечер я хотел всего лишь взять в рот твои соски.
Софи с грохотом отодвинула от стола свой стул. Костяшки на ее сжатых кулаках побелели.
— Очень милая история. Спокойной ночи, Алонсо.
Она увидела холодный серебряный блеск в его глазах. Он полностью владел собой.
— Спокойной ночи, Софи.
Когда она шла по коридору, то чувствовала, что он провожает ее зловещей улыбкой победителя.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Не бывает снов более сексуальных, больше наполненных физическими ощущениями, чем те, что снились Софи в эту ночь. Она просыпалась едва ли не каждые полчаса, пылающая и несчастная, смотрела на часы и молилась о наступлении утра, которое исцелит ее от эротических видений.
Но потом она закрывала глаза, и сны возвращались, и Лон в них был несказанно хорош, несказанно ярок.
Его глаза горели, когда он знакомился с ее телом.
Она чувствовала, как его твердое тело прижимается к ней, но стоило ей потянуться к нему, как он от нее ускользал. А когда она отталкивала его, он опять принимался ее целовать в плечи, в шею; тогда она поворачивалась к нему и отвечала. Ее влекло к его губам. Влекло к его глазам. Влекло к твердому телу и теплой, гладкой коже.
Мерзавец.
Софи резко проснулась. Ее пальцы сжимали край белой простыни, а кожу покрывала испарина.
Она чувствовала себя измученной, выжатой как губка, все ее тело, от губ до коленей, трепетало и пульсировало, каждая клеточка жаждала прикосновения Лона. Жаждала освобождения.
Он уничтожил ее. Уничтожил тем, что не взял ее.
Она перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку.
Но суть не в сексе. Это Софи называла это сексом. Это она придала проблеме физический характер в отчаянном усилии защитить свое сердце.
Какая нелепость. Как нелепа она. Она вышла замуж за Клайва, чтобы быть уверенной в том, что Лон не сможет разбить ее сердце.