Южная страсть
Шрифт:
— Я спрашивала тебя про Гальвана там, в джунглях, и ты сказал, что это старая родовая фамилия. И не сказал, что это твоя фамилия!
— Этой фамилией я никогда реально не пользовался.
— Однако священник ее знает. И Федерико Альваре знает…
— Я сделал фамилию Гальван одним из своих псевдонимов.
Софи трясло от гнева в буквальном смысле слова. Ей даже не приходило на ум, что еще сказать. Ей знакома фамилия Гальван. Гальваны в Аргентине знамениты не меньше, чем Кеннеди в Соединенных Штатах. Гальваны
— Мы дружили много лет, и ты ни словом не упомянул о Гальванах. Ты никогда не говорил со мной о своей семье. А теперь оказывается, что Тино Гальван — твой отец! Ты не думаешь, что тебе следовало сказать мне об этом обстоятельстве?
— Оно мне не представлялось значительным. Это не более чем фамилия.
Но это не просто фамилия. Это семья. Его семья.
— Ты встречался с кем-нибудь из них?
— Я впервые познакомился с братьями и сестрами года два назад. Жену покойного отца я никогда не видел.
— Она жива?
— Вторая жена — да.
Софи вернулась к столу и уставилась на имя Лона. Алонсо Тино Гальван. Не просто Гальван, а Алонсо Тино Гальван. Его назвали в честь покойного графа Тино Гальвана.
— Какие они, твои братья и сестры?
— Хорошие, умные, работящие люди.
Софи вновь уселась на стул, с которого недавно так резко вскочила.
— Не испорченные богачи, о каких пишут в газетах?
— Нет. У них есть средства, но они отнюдь не испорченные. Они пережили много неприятностей и несчастий. Кстати, одно из несчастий и свело меня с первой из моих единокровных сестер. Я тогда работал здесь, в Латинской Америке. — Лон присел за столик напротив Софи. — Мне стало известно, что кто-то продает младенца из семьи Гальван. Черный рынок — не моя специализация, но имя Гальван привлекло мое внимание, так что я решил присмотреться.
— И что?
— Выставленный на продажу ребенок в самом деле оказался из Гальванов. Правда, уже не младенец, просто маленький мальчик. Дело длилось год (и это был необыкновенно тяжелый год), но в конце концов пропавший сын вернулся к Анабелле и Лусио.
— Анабелла долго его не видела?
— С самого его рождения. — Лицо Алонсо приняло суровое выражение, и он тряхнул головой. — Пять лет ребенок скитался: из приемной семьи — в приют, оттуда — в другую приемную семью. Воспитатели опасались усыновлять его из-за того, что он — Гальван. — Его губы искривились. — Имя, внушающее страх.
— Ты его не боишься.
Лон пожал плечами, взял в руки свидетельство и внимательно прочитал значащиеся в нем имена.
— Моя мать глубоко любила моего отца. Страстно любила. Я знаю, он нас тоже любил. Для меня он организовал попечительский фонд. Позаботился о том, чтобы мать не оказалась на мели после его смерти. Он никоим образом не был безупречным человеком, но для меня он — отец. Я обязан быть верным ему — не ради него, но
— Бойд обо всем этом знает?
Наверное, в эту секунду лицо Лона могло показаться высеченным из камня. Ни единый мускул на нем не дрогнул, глаза не моргнули.
— Бойд знает, что никогда не станет мне отцом, но он знает также, что нужен маме. Она была в отчаянии, когда Тино умер. Если бы не Бойд, ее бы уже не было с нами.
— Это как у нас: если бы не ты, меня бы не было на свете, — откликнулась Софи и взяла ручку.
— Но ты меня любишь. — Наконец-то голос Лона опять стал ласковым и нежным. — Глубоко. Страстно.
Софи наклонилась над столиком, взяла лист гербовой бумаги из рук Лона и поцеловала мужа.
— Глубоко, — тихо повторила она. — Страстно. Алонсо Тино Гальван.
И это правда, думала Софи полчаса спустя, расхаживая по комнате с бутылкой охлажденного шампанского. Она любит его глубоко и страстно, однако никогда в жизни ей еще не приходилось так нервничать.
Это не так, как у девушек, продолжала она безмолвный монолог. У тебя были сексуальные отношения. Ты знаешь механизм.
Но, боже, насколько это все не то, стоит подумать про Лона.
Дверь спальни открылась, и на пороге появился Лон. На нем были длинные пижамные брюки, которые почти не прикрывали бедра, и расстегнутый халат, открывавший перед Софи широкую грудь, блестевшую при бледном свете спальни.
— Я еще не одета, — проговорила Софи в забавном смущении. — Наверное, я должна переодеться?
— Нет. — Было нечто необычайное в его взгляде, в его голосе. Он смотрел на Софи так, словно она была последней женщиной, оставшейся на земле. — Ты не открыла шампанское?
— Я ждала тебя.
— Спасибо.
Лон подошел к ней, взял у нее бутылку и легко открыл. Пробка вылетела с громким хлопком. С легкой улыбкой наблюдая за шипучим вином, Лон достал из встроенного бара высокий бокал, наполнил его и протянул Софи.
— Пей.
Софи сделала глоток и вернула бокал Лону. Он с удовольствием выпил, обвил талию Софи рукой, прижал ее к груди, склонил голову и поцеловал — медленно, настолько медленно, что кости ее начали таять, ноги растворились и она вплыла в него.
— Потанцуй со мной, — шепнул он одним уголком рта.
— Музыки нет.
Лон очень нежно поцеловал ее в ямку под ухом.
— Что ты, есть. Закрой глаза, и услышишь. — Он притянул Софи еще ближе, провел ладонями по ее спине, словно вылепливая талию, бедра, ягодицы. — Слушай же.
И шея Софи ощутила, как поцелуй следует за поцелуем.
Она слушала.
Вначале она услышала только яростную барабанную дробь своего сердца, отдающуюся стуком крови в ушах. Но Лон не отпускал ее, щека припала к его груди, и она услышала глубокое и ровное биение его сердца.