Южно-Африканская деспотия
Шрифт:
Тут в пафосную речь Боброва вмешался хозяин лавки, который до этого не знал, какую группу посетителей выбрать для последующего охмурения. С одной стороны, женщин было больше, и опытный купец прекрасно знал, что они легко поддаются грубой лести и вообще являются благодарными клиентами. Польсти женщине и ты найдешь путь к кошельку ее мужчины. А с другой стороны, его взяли за живое рассуждения Боброва о представленных здесь изделиях вовсе даже купцу незнакомых ювелиров. И вообще персов. Но ведь греческие ювелиры работают точно так же, и методы обработки драгоценных камней одинаковы во всей Ойкумене.
Бобров с Петровичем терпеливо выслушали горячий монолог купца, а потом Бобров сказал:
— Не буду с тобой спорить, достопочтенный,
… Когда баркентина и шхуна вошли в Стрелецкую бухту, какого-то особенного комитета по встрече не наблюдалось. К заходам Вована здесь привыкли и регулярно его встречали только Млеча, грузчики, да Евстафий по долгу службы. Но когда на берег сошел Бобров, весть об этом распространилась по поместью со скоростью взрыва. И скоро народ начал собираться в усадьбу. Даже с дальних виноградников. Даже с огородов Бобров чаянья населения оправдал полностью. Он на площади перед усадьбой сказал народу все, что тот хотел услышать. В своей речи он коротко изложил успехи колонизации Африки, ее потенциал и пути грабежа. А под занавес пообещал обалдевшему от перспектив электорату скорейшее обогащение не ниже чем до уровня херсонесских олигархов.
Народ после этих слов заорал по-гречески «ура», стащил Боброва с импровизированной трибуны и долго носил по двору, пока официально признанная первая леди Златка не вырвала его из лап оголтелой толпы.
Потом был, типа, пир в усадьбе. А перед этим Андрей, совершенно по-русски, выкатил из подвалов несколько Серегиных изделий, наполненных вином. Правда, до того, чтобы черпать напиток шапками и сапогами народ не опустился, потому что Евстафий приставил к бочкам несколько ветеранов, которые оделяли желающего полным кратером, который тот должен был выхлестать не сходя с места, а посуду вернуть. Количество подходов не ограничивалось. Очень скоро жертвы Бахуса или, по-местному, Диониса усеяли двор.
В триклинии все было гораздо пристойней. И хотя Ефимия находилась далеко в Африке, заменивший ее повар тоже был хорош. И сошедшие с кораблей и местные дружно отдавали дань кулинарным изыскам, запивая это дело белым и красным в разбавленном исполнении.
Девчонки, за время плавания привязавшиеся к Златке и Апи как к старшим сестрам, увидев Бобровское поместье и уяснив для себя роль и положение в нем и Златки, и Апи, прониклись к ним столь глубоким уважением с каким не относились даже к деспоту Боброву. А Златка и Апи, взяв над ними нечто вроде шефства, посадили их рядом с собой за пиршественный стол, наложив, правда, ограничение в вине. Девчонки были на седьмом небе.
Утром, когда все еще не пришли в себя, из вод бухты, словно дядька Черномор, правда, на этот раз без сопровождения, вылез Смелков. Он тоже обрадовался появлению Боброва и Петровича и сразу предложил за это дело выпить. Дело было в таблинуме, стены которого украшала богатая коллекция холодного оружия. Так что, еще минута и Смелков был бы зарезан, самым что ни на есть извращенным способом. Но тут вошла Апи, свежая как утренний бриз, и, увидев забившегося в угол Смелкова, и Боброва с Петровичем, нависших над ним с мечами в руках, наивно предложила свою помощь. Одолеваемый синдромом похмелья Бобров захихикал и, уронив меч, расслабленно махнул на Апи рукой.
— Ты спасла меня, прелестное создание! — с пафосом заявил Смелков, вылезая из угла и с опаской косясь на Петровича, который продолжал сжимать в руке меч.
— Обращайся, дядь Юр, — ответила Апи и повернулась к выходу.
— Ты зачем приходила-то?! — окликнул ее Бобров.
— Я вообще-то хотела пригласить вас к завтраку, да, смотрю, у вас и так развлечений хватает.
Через пару часов, когда Смелков, несмотря на залитый внутрь литр вина, обследовал все, привезенное Вованом, и даже пытался обследовать девчонок,
— Значиттак, мужики. Бревна я забираю целиком, и пилить буду у себя. И не спорьте. Так будет проще, чем от вас по несколько досок таскать. Слоновая кость и рога пусть пока полежат здесь. Придет транспорт — заберу.
— А на сколько все это потянет? — спросил Вован.
Этот вопрос его живо интересовал. Юрка поднял глаза к потолку и зашевелил губами.
— В общем, где-то на шестьсот-семьсот тысяч, — сказал он неуверенно. — Долларов, естественно.
Бобров и Вован переглянулись. Вован подумал про вторую шхуну. Бобров подумал про еще две.
— А что ты скажешь на это? — Бобров развязал завязки лежавшего на столе кожаного мешочка, на который ранее с интересом поглядывал Смелков, перевернул его и слегка встряхнул.
На столешницу высыпались и покатились по ней десятки камешков, похожих на осколки обкатанного морем стекла. Юрка разинул рот.
— Не может быть, — сказал он после томительной паузы.
Бобров довольно хохотнул, Вован прищурился, а Петрович зябко потер руки.
— Ну и сколько теперь? — спросил Бобров ехидно. — На твой взгляд.
— Честно? Не знаю, — повинился Смелков. — По каждому камешку надо говорить отдельно.
— А не знаешь, кто обещал оборудование для огранки, и может даже самого огранщика?
— Ну я, — упавшим голосом сказал Смелков. — Мужики, не поверите, замотался. Но теперь-то да. Вот прямо завтра и займусь. Теперь-то денег точно на все хватит.
— Ты там смотри, — предостерег его Бобров. — Будь поосторожней. А то ведь выйдешь прямо на центральный рынок и начнешь орать «А вот кому алмазы! Прямо из Южной Африки!» Это у нас тут все просто и незатейливо. А там у вас слишком много желающих приобщиться. Начиная от бандюков и кончая Де Бирсом, который никак не пожелает терять свою монополию.
— А у вас тут никак нельзя продать? — осторожно поинтересовался Смелков.
— Ага, — заметил Вован. — Конечно можно. За доллары.
Когда задумчивый Смелков, не забывший, однако, прихватить с собой камушки, погрузился в воды бухты, наказав предварительно ждать его через неделю, Петрович сказал:
— А ведь Юрка интересную мысль выдал. Почему бы нам не поторговать здесь нашими бриллиантами?
— Да думал я об этом, — с досадой сказал Бобров. — И даже имел беседы с купцами. Да, конечно, мы со своими шлифованными по методу двадцатого века алмазами будем иметь успех и гарантированный сбыт в основном из-за непривычности огранки. И даже будем получать бешеные деньги. Но в серебре и золоте. Вся наша беда в том, что системы ценностей четвертого века до нашей эры и двадцатого века нашей эры никак не связаны. То есть мы не сможем полученное здесь богатство адекватно реализовать в двадцатом веке. Если еще проще, то золото и серебро мы можем продавать только в качестве лома, да и то до первого постового. Ну, или бандита. Или, значит, довольствоваться тем, что здесь есть. Дворцы, пиры, женщины, лошади, рабы. В общем, местная разгульная жизнь. И подавляющему большинству наших людей это подходит. Наверно потому, что они ничего другого не знают. А вот Златке и Апи уже нет. Да и вообще всем, кто с нами осваивает южную Африку этого уже мало. Они познали вкус цивилизации двадцатого века, и им подавай электричество, горячую и холодную воду в квартиру, канализацию, развлечения в виде кино и музыки, огнестрел и средства передвижения. И заметьте, нам с радостью все это продадут в двадцатом веке, но за адекватные деньги, то есть за доллары, евро или франки. А чтобы их получить, надо здесь продать наш товар. А это алмазы. Круг, можно сказать, замкнулся. Петрович посмотрел вокруг без энтузиазма и спросил: