За чертой милосердия. Цена человеку
Шрифт:
— Должен,— твердо сказал Виктор, покосившись на хмуро молчавшего Орлиева.— Надо ставить, если хочешь обеспечить бесперебойную работу участка.
— Кому он тогда нужен, ваш график! — зло сплюнул Лисицын.— Тут и так полгода премиальных не получаешь, а теперь совсем хотят на тариф посадить.
— Лисицын, помолчи! — постучал карандашом по столу Орлиев и обратился к Виктору: —Ты кончил? У кого есть вопросы?
Вопросов оказалось много. Спрашивали о возможностях получения новых тракторов, автомашин, резины, автодерриков, о порядке выплаты надбавки за бригадирство, о расценках на дорожном строительстве, об улучшении питания
— Ну, что у тебя? — наконец спросил Орлиев.
Дядя Саня вскочил, вытянулся и восторженно замер
в предчувствии чего-то важного и значительного.
— Имею вопрос такого содержания. Прошу докладчика осветить главную тенденцию развития лесной промышленности в перспективе.
Виктор знал, что никто в Войттозере, кроме, наверное, Вали Шумиловой, не принимал дядю Саню всерьез и в то же время все, исключая Орлиева, относились к нему так, как обычно взрослые относятся к не по годам умному ребенку — с интересом и с подчеркнутым покровительством.
Вопроса дяди Сани никто не понял, а сам он с довольным и даже вызывающим видом смотрел на Курганова.
— Непонятно! Давай, дядя Саня, попроще! — послышались голоса.
Старик успокаивающе поднял руку, давая знать, что все идет как надо.
— Уточняю. По какому пути будет развиваться современная нам лесная промышленность — по линии тенденции дорожного строительства или по тенденции конструирования таких машин, каковым никакие дороги не нужны? И как на данный пункт смотрит наука с точки зрения рентабельности?
Чувствовалось, что этот вопрос был подготовлен у дяди Сани заранее. Он не только ни разу не запнулся, но и произнес его, делая многозначительные ударения на словах «тенденция» и «рентабельность».
— Во-о, дает! — Лисицын восхищенно тряхнул головой и завертелся из стороны в сторону.
— Вопрос к делу не относится, у нас не лекция! — Орлиев махнул дяде Сане, чтоб тот садился.
— А почему же? Это нам интересно! Пусть докладчик ответит! — Лисицын вновь заоглядывался, ища поддержки у соседей.
Но мнения собравшихся разделились.
— Кончать пора, чего там!
— Пусть ответит, интересно все-таки.
— Чего шумим, товарищи! —' поднялся Лисицын.— Правильный вопрос... Надо же нам знать про эти самые...
тенденции. _И опять же для нашего идейного роста полезно...
— Смотрите-ка, Лисицыну идейный рост понадобился! — со смехом воскликнул кто-то,— Давно ль ты сознательным стал, а?
— При чем тут сознательность! — зло обернулся па голос Лисицын.— В коние концов имею я право получить ответ на вопрос или нет? Где же у нас... эта самая... демократия?
— А ты на собрании иль на лекции когда последний раз был? — скрипнув протезом, вскочил Сугреев.— О демократии рассуждаешь, а сам профсоюзные взносы по году не платишь... Вообще о профсоюзе вспоминаешь, когда бюллетень надо оформить.
— При чем тут взносы? Что вы мне рот зажимаете?
— А при том, что нездоровое у тебя настроение. Прямо скажу, потребительское...
— Ну-ну, ты поосторожней! Нечего из меня контру делать... Не нравлюсь, можете снимать с бригадиров, плакать не буду.
— Хватит.
Орлиев пристукнул кулаком по столу, и сразу все притихли. Дядя Саня быстро юркнул за спины соседей и словно растворился.
— Есть еще вопросы? Нет. Кто хочет выступить?
— Я бы хотел ответить на вопрос,— сказал Виктор. Орлиев недовольно поморщился: «стоит ли переливать из пустого в порожнее?», но слово все-таки дал.
Вопрос затрагивал трудную проблему, над которой бились ученые и изобретатели. Но по какому пути идти — ясности пока не было, и работы шли пока в обоих направлениях. Но как объяснить все это, чтоб не уронить авторитет науки? Если бы Виктор беспристрастно изложил все, как око есть, и то его ответ наЕряд ли удовлетворил бы слушателей. А он, желая защитить честь науки, стал доказывать правомерность и того и другого пути в решении проблемы дальнейшей механизации заготовок, и сразу у многих на лицах появилось насмешливое выражение.
— Что же они двоятея-то? — выкрикнул кто-то, когда Виктор закончил.— Чем в разные стороны тянуть, лучше б объединились, да вместе... А то как в басне про лебедя, рака и щуку получается...
Положение создалось такое, что впору было начинать все объяснение сначала. Но Орлиев уже крепко взял вожжи в руки.
— По научной части на этом разговор закончим. Кому интересно, попросим товарища Курганова провести лекцию в клубе... А сейчас переходим к делу. Кто желает высказаться по докладу?
Орлиев оглядывал людей, и каждый под тяжелым взглядом начальника опускал глаза. Лишь Оля сделала вид, что не замечает требовательного взора Орлиева. Отвернувшись, она о чем-то переговаривалась шепотом с Валей Шумиловой.
— Что, нет желающих? Рантуева! Ты, кажется, хотела что-то сказать?..
Оля пожала плечами:
— Да нет... Расхотелось мне что-то... Пусть другие говорят, а я послушаю.
— Олави Нестерович, у тебя есть что-либо?
Вяхясало поднялся, ссутулился и напряженно уставился сощуренным взглядом на висевшую под потолком лампочку. Чувствовалось, как мучительно подыскивает он нужные слова.
— Хороший доклад... Лесосека, дорога, механизмы — все правильно... Так надо делать...
Произнеся это, Вяхясало поджал тонкие синеватые губы, помолчал, словно еще раз обдумывал сказанное, и неожиданно стал усаживаться на место.
— Вот двинул речугу! — насмешливо подмигнул Лисицын, глядя на начальника.— Олави Нестерович, язык он без костей, чего износу боишься!
— Панкрашов, начинай! — мрачно потребовал Орлиев, даже не поглядев в его сторону. А зря! Быстрый и расторопный Панкрашов на этот раз поднимался медленно и неохотно, пожимая плечами и слоено жалуясь на свою судьбу. Но как только усевшийся на стул Орлиев поднял на него глаза, Панкрашов снова стал прежним — серьезным, слегка смущенным и чутким к каждому слову начальника.