За чертой милосердия. Цена человеку
Шрифт:
— Мыс тобой и будем виноваты, кто же еще? — усмехнулся Орлиев.— Мы перед леспромхозом и райкомом, мастера перед нами, бригадиры перед мастерами...
— Так мы и будем всю жизнь в виноватых ходить? Кому же польза от этого? Все кругом виноваты, а толку нет.
— Нет, есть толк!.. С виноватых всегда спросить можно. И спросят в конце концов, если мы не наладим дело.
— Так будем работать, мы плана никогда не дадим, поймите! Зачем же нам ставить себя заведомо в положение
— Глупо, говоришь?! — резко поднялся Орлиев.— А я, если хочешь знать, всю жизнь себя виноватым чувствую, хотя и не считаю себя глупым. Всю жизнь! За все на свете! Тебе это не нравится, а настоящий коммунист и должен чувствовать себя виноватым... Ну, если не виноватым, то обязанным... Перед партией, перед народом, перед святой целью, которой отдашь жизнь! Ты уже не мальчишка, пора бы и тебе понять, что только таким путем мы и можем добиться того, к чему стремимся. Не жалеть себя! Только в таком случае ты получаешь право не жалеть других. И когда каждый преисполнится таким чувством, тогда и родится та сила, которая построит коммунизм. Это глупо, по-твоему, да?
— Я не об этом,— недовольно отмахнулся Виктор, чувствуя, что разговор зашел слишком далеко.— Почему бы нам не поставить дело так, чтоб не чувствовать себя виноватыми в мелочах?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну хотя бы работу лесопункта.
— Лесопункт — это не мелочь, а на данный момент главное в нашей с тобой жизни,— жестко поправил его Орлиев.
— Ведь можем же мы наладить работу. Пусть не в три дня, как хотелось бы, а в три недели, или за месяц... Об этом я говорил в докладе!
— Стране нужен лес сейчас. Не через месяц или через год, а сейчас!
Виктор еле сдержал улыбку, почувствовав, что сей-час-то он наверняка припрет к стенке Орлиева.
— Тихон Захарович! Ведь вы же великолепно знаете, что наш лес поступит к потребителям никак не раньше, чем через год. До весны он будет спокойно лежать на берегу Войттозерки.
— Ну, еот что, приятель! Хватит! Не нам с тобой умнее Есех быть. Дано нам задание — десять тысяч кубометров в месяц — мы и должны выполнять его. Хорош был бы порядок у нас в государстве, если каждый стал бы умничать и все делать на свой лад.
На том и расстались.
Курганов ушел, а Тихон Захарович еще долго сидел, склонившись над столом. Сегодня все казалось ему непривычным и раздражающим... Даже тишина в конторе была настолько необычной, что Тихон Захарович не выдержал, открыл дверь из кабинета и долго, как бы не веря себе, с удивлением рассматривал пустую комнату. Каждый вечер здесь сидели люди, а сегодня никого. Во всем доме никого, даже сторожиха тетя Паша ушла куда-то, наверное, в кино.
«Привыкла, что я сижу здесь до полуночи, вот и бегает,— раздраженно подумал Орлиев.— Всея! Даже контору сторожить и то я должен... Нет, хватит! Слишком я подраспустил их».
Подсознательно Тихон Захарович чувствовал, что кое
«И откуда у них берется такая демагогия? — подумал он.— Разве в наше время было такое? Нет, мы дали им слишком много воли. За нашей спиной им все кажется— раз-два и в дамки! Все легко, пока за тебя другие делают, а тебе даже отвечать ни за что не нужно. Какой спрос с него? А я за все в ответе. И даже за пего самого, за петуха этого, мне отвечать придется! Разве не имею я права на строгость? Полное право дано мне самой жизнью...»
ГЛАВА ВТОРАЯ 1
Ночью шел дождь. Стоявшая две недели сухая погода резко повернула к ненастью. С вечера затянуло небо, и озеро заплескалось о берег мелкими сбивчивыми накатами. Вдалеке чуть слышно погрохмыхивало.
Около полуночи налетел резкий ветер. Он заметался между деревней и поселком, то заставляя поскрипывать кочетыговскую крышу, то затихая и как бы вслушиваясь в безутешное всхлипывание озера, открытого ветру со Есех сторон.
Растревоженный спором с Орлиевым, Виктор долго не мог заснуть, несмотря на усталость.
«Поплывут наши дороги,— грустно думал он, слушая, как настойчиво барабанят по стеклам холодные осенние струи, и неожиданно рассердился: — Ну и пусть! Может, хоть это заставит его поверить, что так дальше нельзя...»
Дождь шел долго. Несколько раз Виктор просыпался, с тревогой вглядывался в мутно-серые окна. Дождь все лил и лил, лишь из косого и порывистого стал тихим и размеренным, какой любят грибники.
Утром он прекратился, но по небу неспокойно ползли низкие тучи, готовые в любую минуту разразиться новым дождем.
В этот день планерки не было, и Виктор пришел в контору позже обычного.
Орлиев, не глядя на него, сказал:
— Тебя в райком вызывают... К Гурышеву, первому секретарю...
— Зачем?
— Не знаю... Зайков машину в леспромхозовские мастерские гонит, с ним и поезжай. Обратно, если успеешь,— автобусом, а нет — заночуешь, или на попутной.
— Я зайду в леспромхоз, поговорю о переходе в семидесятый квартал. Хотя бы один участок...
Орлиев ничего не ответил.
— Мы потеряем неделю,— воодушевленный тем, что Тихон Захарович не возражает, продолжал Виктор.— Но это оправдает себя, сразу повысит производительность...
— Если леспромхоз снимет у нас с плана две-три тысячи кубов, можно и перейти.
— Как снимет? Нам этого совсем не нужно, мы будем переводить участки по очереди... Да и леспромхоз нам, конечно, нисколько не снимет...
— Я тоже так думаю,— равнодушно сказал Орлиев.— Чего же, в таком случае, мы будем терять дни, увеличивать долг...