За чертой милосердия. Цена человеку
Шрифт:
На дороге с поднятой вверх рукой стоял человек. Он был в сером брезентовом плаще, в фуражке и кирзовых сапогах. На обочине лежали вещмешок и ружье.
Зайков сигналил, а человек, упрямо подавшись вперед, стоял посреди дороги и смотрел, как машина все ближе и ближе накатывается на него.
— Останови! — приказал Виктор, заметив на фуражке пешехода звездочку.
Военный подошел к лесовозу, открыл кабину, поздоровался, спросил:
— В Тихую Губу?
Быстрым наметанным взглядом он окинул лесовоз и, убедившись,
— Ничего не поделаешь, придется вам потесниться. Подвинься, товарищ. Вот так. Рюкзачок в ноги, а ружье сюда, вдруг косачи попадутся... Как славно, а? Наконец отдохнем...
В кабине стало тесно. Даже шоферу пришлось чуть сдвинуться со своего места.
— Под дождь попали? — спросил Виктор прямо в затылок попутчику, непросохший плащ которого трещал, звенел, словно ломался при малейшем движении.
— Хватил сырости! — весело отозвался тот.— Думал, и конца не будет... Продрог и, как назло, ни одной машины. Вы первые. Ну, думаю, если не остановят, заставлю силой оружия...
— Откуда же вы идете? — удивился Виктор, вспомнив, что поблизости нет никаких селений.
— Оттуда! — попутчик неопределенно махнул рукой на запад.— Не меньше тридцати километров по азимуту отмахал... Думал путь сократить, к ночи в Тихую Губу попасть, а вышло наоборот... Ну и места тут у вас! Нога человеческая не ступала... Даже оторопь берет... Ну, ничего, скоро оживут.
Сейчас не то. Грохочет линия:
Московский поезд мчится к нам,
И сосны, белые от инея,
За ним бегут по сторонам,—
вдруг произнес он и повернулся к Виктору.— Здорово сказано, а? Это я в каком-то журнале вычитал, давно уже, а запомнилось... Знаете, там сначала про медведя, как он пришел на строительство... «Мы разбежались кто куда».
— Это стихотворение Петра Комарова «Медвежий угол»,— сказал Виктор, удивившись совпадению. Совсем недавно, когда они ехали из Ленинграда в Петрозаводск, Лена много раз наизусть читала эти стихи, глядя на нескончаемо тянувшиеся за окном леса.
— Верно, теперь вспоминаю — Комаров. Читал давно, когда еще на другой работе был, а потом понадобилось, вспоминал, вспоминал, уйму книг перерыл — пропало, и все тебе... Это прямо про нас написано, у нас недавно почти такой же случай был! Только не один медведь на линию вышел, а целая троица... Так, говорите — Комаров? Надо записать, а то опять забуду. Простые фамилии легче забываются...
Достать планшет было совсем нелегко. Виктору пришлось так навалиться на Зайкоза, что тот не выдержал:
— Вы бы хоть плащ сняли, не замерзнете, поди?
— Верно! Я от радости сразу и не додумался. Оста-нози-ка, друг, машину.
Он соскочил на землю, снял плащ и оказался капитаном войск МВД, одетым з потертую суконную
Пока капитан возился с плащом, Зайкоз, чтобы освободить побольше места, переместил ружье к левой дверце рядом с собой. Делал он это с недовольным видом, как бы лишь потому, что приходится делать, коль сразу не отказал настойчивости явно лишнего пассажира, но капитан заметил истинный смысл его намерений.
— Это правильно! — хитровато улыбнулся он, слегка подмигивая Зайкозу.— Надоело оно мне за сутки, плечо натерло.
Тронулись дальше. В кабине стало удобнее, уже можно было достать папиросы, закурить. И машина пошла быстрее, хотя по-прежнему дорога была ухабистая.
— Не гони! — приказал Виктор.— Успеем.
Ему хотелось поговорить с капитаном, а тряска и толчки не давали раскрыть рта. Зайков чуть сбавил ход и громко спросил:
— Вы, товарищ капитан, у нас в районе служите или в командировке?
— У вас. Теперь у вас.— Капитан ощупыо искал что-то в мешке.
— А где же, если не секрет?
— На строительстве железной дороги.
— Какой, какой дороги?
— На строительстве будущей железной дороги,— с улыбкой повторил капитан. Он наконец нащупал в вещмешке то, что искал, и вынул пачку печенья.
— Что-то не знаю я у нас в районе такого строительства,—медленно сказал Зайков, как бы случайно толкнув локтем Виктора.
— Откуда тебе знать, коль в ваш район мы неделю назад вышли. В газетах про нас не пишут...
Капитан разорвал обертку, протянул печенье сначала Виктору, который из вежливости взял одно, потом Зай-кову. Тот кивнул на замятые руки, поблагодарил и отказался:
— Скоро, друзья мои, не придется вам по этим дорогам душу вытряхивать. Сядете в вагон и... «сосны белые от инея...» Хоть в Москву, хоть на край света...
Он с хрустом грыз печенье и говорил с нескрываемой, но доставляющей ему радость, завистью: вот, дескать, мы построим вам дорогу, вы будете раскатывать по ней в поездах, а мы уйдем дальше, в другие места, строить новую.
— Что-то не слышал я о такой дороге,— повторил Зайков, вновь задевая Курганова.
Виктор тоже не слышал. Ни в тресте, ни в Войттозере никто ни словом не обмолвился о строящейся железной дороге. Но если это и выдумка их случайного попутчика, то очень неглупая... Ведь об этом — о дороге по ту сторону водораздела — робко, как о далекой мечте, совсем недавно подумалось Виктору, когда глядел он на безбрежный, щетинистый, весь в складках, зеленый ковер, раскинувшийся на запад до самого горизонта.