За далью воин (Артур-полководец - 2)
Шрифт:
Страх вновь подступил к барду со всех сторон. Он физически ощущал прикосновения чьих-то пальцев, готовых разорвать, сдавить его. Но на сей раз он осознавал, что эти ощущения чужеродны, что они обволакивают его пеленой, и что теперь страх сменил отчаяние. "Кто-то или что-то пытается вернуть меня назад, оттолкнуть, оттащить от этого гроба".
На миг Корсу Канту стало так страшно, что он чуть было не закричал, но тут же одернул себя. Он старался убедить себя в том, что это ложный страх - такой, как бывает во сне. Юноша закрыл глаза и задышал медленно, задерживая дыхание, - так, как его учили друиды.
"Песнь! Песнь о герое!" Бард
Отвага Пуйла успокоила барда, наполнила его сердце гордостью, и эта гордость прогнала страх, прогнала его прочь, как возничий гонит упряжку лошадей.
Корс Кант открыл глаза, приняв твердое решение не поддаваться панике.
Свеча почти догорела, и юноша поднес огарок поближе к каменному ящику. На крышке оказался барельеф, изображавший не то юношу, не то девушку, прижимавшую к груди свиток. Лежавшую на спине фигуру окружали четыре плакальщика, одетые в сикамбрийские доспехи - такие, как у Ланселота. Между тем на их щитах были выбиты христианские кресты.
Волосы у каменного юноши были такие же длинные, как у Меровия.
"Что это значит - то, что жаждущий посвящения ползет по узкому коридору в этот храм?"
– Это значит, что он родился вновь, - прохрипел бард. И моргнул в изумлении. Откуда взялся ответ? Его произнесли его губы, но он пришел не из его разума, не из его памяти.
– И кем был он. Корс Кант Эвин?– вопросил голос, на сей раз точно принадлежавший Анлодде, и донесся он из-под крышки гроба. Юноша ощутил прилив дурноты. Желчь хлынула ему в горло, обожгла его огнем. "Нет! Это не может быть она! Там нет никого, это мой помутившийся рассудок шутит шутки со мной!" И Корс Кант принял решение не слушать никаких голосов здесь, находясь так далеко от мира людей, Свеча мигнула. Она вот-вот могла погаснуть. Корс Кант поспешно поднес ее к барельефу. Помимо фигур, тут были буквы. Большинство оказалось древнееврейскими, а этому языку не обучали даже в школе друидов. Но вот перед глазами юноши предстала фраза, запечатленная на псевдо-латыни, и он почувствовал, что ему словно обручем сдавило виски:
I TEGO ARCANA DEI
Это звучало не так безграмотно, как та галиматья, которую по памяти читал Корсу Канту Ланселот, но все же смысл был не вполне ясен. Приблизительно это означало следующее: "Я, умерший, храню тайны Господа".
Буквы жгли его разум, мерцали в воздухе. Вот они начали перестраиваться, меняться местами, по две одновременно, двигаясь с величественной грацией, словно в римском танце:
I tego arcana dei
Е igo arcana dei
et in oarcaga dei
et in Oarcada gel
et in arcadia Geo
Et In Arcadia Ego
Знакомая, чуть волнующая фраза, преследовавшая Корса Канта не один день: "Et in Arcadia Ego". "И я в Аркадии".
"Старая шутка греческих нумерологов - составление анаграмм". Тогда, во время видения на палубе корабля, он видел тело, завернутое в саван. Тело кого-то, кого он знал и любил, тело того, кого убил самый любимый из апостолов.
Но что значила эта фраза? И почему она переворачивалась, словно кем-то подбрасываемая монетка? Сначала он услышал ее от Меровия через Ланселота, а теперь она была начертана на крышке гроба, к которому его привел вызванный Анлоддой сон! Корс наклонился сильнее, нагнулся над гробом. Но свеча угасла прежде, чем он
– Я ничего не вижу, - прошептал он, вновь ощутив страх.– Тут темно.
"Никто не видит в темноте", - послышался новый голос из мрака. Анлодды? Да. Но какой-то чужой.
Бард поежился. Ему послышались чьи-то шаги.
– Я ничего не слышу!– заверил он себя и стал напевать древнюю друидскую песнь. Тут же понял, что это погребальное песнопение, и умолк.
"Загаси свечу пальцами, не задувай ее. Никогда не смешивай стихии! Никогда не бей по щеке Бранвен! Cave canem! Берегись собаки!"
От страха сердце Корса Канта бешено колотилось, мчалось куда-то, словно перепуганный пони. Гроб пугал его, хотя там наверняка не могло быть ничего, кроме горстки праха. "Гроб древнее Юлия. Он мог появиться только на сто лет позже, когда возникла христианская церковь. Кто принес его сюда? Почему его поставили в подземелье?" Корс Кант протянул руку и коснулся камня кончиками пальцев. "О Господи, неужели я подошел так близко? А я и не понял!"
"Жезл предвидения привел тебя сюда. Так пусть теперь тобой движет сила поклонения. Ты знаешь, что ты должен сделать".
– Да! Прежде всего я должен перестать слышать голоса там, где должно быть тихо!
"Но кому ты веришь!"
"Я верю только себе!– беззвучно прокричал Корс Кант.– Нет, это ложь. Я никому не верю, даже себе. Но нет.., я верю моей матери, я верю стихиям земли, воды, воздуха и огня. Я верю..."
– Что я должен сделать?– спросил он вслух.– Это безумие!
"Нет, - ответила самая его суть.– Я верю вам всем. И я знаю, что делать".
Святая святых его разума говорила правду. Он знал, хотя не понимал, откуда и почему. Корс Кант протянул руки во тьму и медленно провел ими по крышке гроба. Наконец он нащупал трещинку и запустил туда пальцы, стараясь не думать о том, что в следующий миг на него обрушится потолок или стены, и навсегда погребут его здесь, в подземелье Каэр Харлека.
Юноша старался как мог. Крышка была тяжелая и никак не желала поддаваться. Но вот послышался оглушительный скрип, и крышка немного отъехала в сторону. Корс Кант облегченно вздохнул и сдвинул крышку еще на ладонь - этого вполне хватило для того, чтобы он мог сунуть руку в гроб.
В гробу лежала мумия. Тело умершей девушки или юноши. Пальцы Корса Канта дотронулись до брови мумии. Он гадал, сколько лет было покойному.
Но вдруг он вскрикнул, потому что высохшая кожа и кости хрустнули под его пальцами - точно так же, как тот камень в стене, который он потянул, когда разбирал древнюю кладку. Несколько недель назад? Но нет, скорее - несколько столетий. Кто-то сохранил тело, но кто и как давно это было - этого юноша не знал.
Под окоченевшими от страха пальцами юноши голова мумии повернулась.
Корс Кант окаменел от ужаса, но руку отдернуть не мог. "Сейчас из гроба высунется рука, - думал он, - схватит меня, и мне конец!"
Он, застыв, ждал развязки, стараясь не дышать. Но вот голова мумии отделилась от шеи и укатилась в дальний угол гроба.
Бард истерически хихикнул и утешился мыслью о том, что пока не сошел с ума. "Там ничего нет, - успокаивал он себя.– Там мумия. А у меня есть меч рассудка и монета оценки - меня не одурачить никому!" Он глубоко, по-друидски вдохнул затхлый воздух подземелья, закатал рукав рубахи и опустил руку в гроб - на этот раз глубже.