За дорогой

Шумерский А.

В августе поспевали яблоки старого сорта “пепин”, небольшие сочные и слегка терпкие на вкус, из которых получался отличнейший сок. Название сорта для меня было схоже с именем отца Карла Великого Пипина Короткого, уж сильно они созвучны. Яблони были старые, в одном даже было дупло, где гнездился дятел. Обычно утром я приезжал в Никольскую и после обеденного перерыва с мешком яблок, закрепленным на тележке, возвращался домой, где их мыл, резал на дольки, и шел гулять. Вечером вместе с мамой на паровой соковарке получали терпкий и густой летний самогон. Зимой открыв банку сока, всплывали в памяти летние приключения, сбор яблок и обратная поездка домой. В одно такое приключение я потерял ключи. А на обратном пути нашел их висящими у водителя под зеркалом висят, а то бы сидел под подъездом с мешком яблок, и ждал, когда мама придет с работы.

Собирать яблоки мне помогала наша соседка Алефтина Федорова, сухощавая, но крепкая старушка неопределенного возраста, тем более мне в то время, все кто был старше казались глубокими стариками. Она была одной из

двух старожил на улице, другая была ее подруга и тезка Ляпунова. Дамы были веселые, сидят, бывало, на лавочке перед домом у последней, разговаривают, новости и сплетни последние обсуждают, и как за матерятся друг на друга, Федорова вскочит и побежит домой, а вечером снова идет к Ляпуновой, сериал смотреть на цветном телевизоре. Обе у нас немного воровали, то оставшийся в сарае уголь вычистит одна, то из старого гаража допотопную электроплитку стащит другая, ну и по мелочи овощи с фруктами, но без фанатизма. У Федоровой сад и огород не были обнесены изгородью и так получалось, что в окна мог посмотреть любой, кто зайдет со стороны огорода, меня это пугало и я думал, что наверно страшно так жить, ведь, например зимней темной ночью, когда воет ветер из степи может прийти волк встать на задние лапы и смотреть в окно и видеть, чем занимается бабка. С другой стороны, я себе говорил, а зачем ему это надо, он там в степи зайцев гоняет и зачем ему это? Правильно, не зачем, но, а вдруг захочется, всякое ведь бывает и такого случая исключать нельзя. Сад у нее был небольшой, две груши, ирга, и яблоня, чего не хватало она брала у нас.

Федорова была своеобразной личностью, например свято верила, что мать забеременела ею в двадцатом, а родила в двадцать втором, и никто не мог ее переубедить, что это нереально, такой срок больше, чем у слонов. Но она стояла на своем, что все так и было, как мама ей сказала, и обосновывала такой временной промежуток тем, что время рожать было не подходящим, и ведь же не поспоришь. Одевалась она просто, белый платок или косынка, старая вязанная кофта кирпичного цвета, юбка, чулки, черевички, летом в жару ходила в халате без рукавов, осенью и весной в старом пальто и теплом платке. Балакала и частенько сопровождала рассказ крепким и метким словом, часто это все вместе перемешивалось, но все равно было понятно, что или кого она имела в виду. Чем занималась во время оккупации история умалчивает, после работала в лесхозе. Во время работы в лесхозе она перед домом посадила три пирамидальных тополя, они выросли, и она их спилила. Странная история, но в действиях людей часто отсутствует логика. Перед пенсией некоторое время работала парикмахершей, на пенсии выращивала картошку на продажу, и чтобы не заморачиваться с сбором жуков обрабатывала ее ДДТ, не знаю, насколько он бы эффективен после длительного срока хранения в сарае, но для себя у нее был отведен небольшой участок, где жука она собирала руками. Когда мама забрала бабушку, то некоторое время давала деньги Федоровой, чтобы она кормила нашу собаку, но стоит ли говорить, как она его кормила, потом мама отпустила пса, и он ходил есть на скотобойню, как и большинство бездомных собак.

У Федоровой во дворе возле веранды росла огромная черемуха, которая каждую весну превращалась в огромный сугроб. Когда поспевали ягоды я любил забираться на нее и объедаться до того, что уже не мог жевать, это как с тютиной или семечками если начинаешь есть, то уже не остановится. Жила она скромно, если не сказать бедно, но чисто и аккуратно было у нее в доме, две комнаты, веранда на которой она спала до холодов, печка, старый черно белый телевизор, в комнатах стояли панцирные кровати, идеально застеленные, с подушками накрытыми кружевными накидками, холодильника у нее не было, и светом она старалась не пользоваться, чтобы “не крутить электричество”.

Овощи она хранила в погребе, который был похож на курган, внизу которого находилась погребальная комната, в которую можно было попасть по узкой длинной лестнице, во всяком случае мне так представлялось. Как-то раз зимней ночью слышит Алефтина, что кто-то ходит по дому, шаг сделает постоит и снова шаг сделает и снова пауза, ну и она думает, что вот кто-то зашел к ней и сейчас видимо будет убивать, а дело было в конце девяностых, в начале двухтысячных, шаги то приближались, то снова отдалялись. Лежит и думает, что гад видимо прикидывает, как лучше ее прикончить и одновременно, ходит по комнатам и ищет чем поживится, так всю ночь она и пролежала. Перед утром, не выдержав напряжения она встала и вышла на кухню, а там никого, она пошла на веранду, дверь там была закрыта, и тут снова шлеп, шлеп, за спиной, замерло сердце у старушки, повернулась, а там никого, включила свет, никого, и снова шлеп да шлеп, посмотрела под стол откуда звук бы, а там жаба. Выругалась Алефтина, поймала жабу и посадила в ведро, но выкидывать на мороз не стала, а днем отнесла обратно в подвал, откуда до этого ее вместе с картошкой и принесла.

А через несколько дней у нее ночью вынесли весь погреб. В это же время на юге активным миссионерством занимались свидетели Иеговы, и узнав о ее беде на следующий день они принесли ей продуктов и картошки, но Федорова была бы не Федоровой если бы не послала их туда, где Макар телят не пас. Так на хлебе и воде и прожила до лета.

Муж у нее пил и не дожил до пенсии, как говорили во время войны, он работал на немцев, но репрессии каким-то образом обошли его стороной. Несмотря на то, что Федорова периодически проклинала и материла покойного, но постоянно ходила на

кладбище и ухаживала за его могилкой. У них было двое детей, дочь жила в Южном и на лето отправляла своего сына на каникулы к бабушке, звали его Игорь он был старше меня и вечно где то пропадал, с бабкой он не дружил, периодически они дрались, из-за того, что она его не кормила, а он у нее воровал еду. Иногда моя бабушка его подкармливала, так после очередной драки он перестал ездить, а потом как говорила Федорова его посадили за наркотики. Где жил сын не знаю, но закончил институт, работал на заводе, очень редко, но приезжал. После отсидки Игорь уехал к дяде, о дальнейшей их судьбе ничего не известно.

Парализовало Алефтину поздней осенью. Утром почувствовав неладное Ляпунова пошла к Федоровой, дверь была закрыта из трубы дым не шел, Ляпунова позвала соседа, и он взломал дверь, они уже думали, что бабка померла, но она была жива, имела крепкое рукопожатие и сохраняла бодрость духа. Федорова на протяжении все жизни страдала высоким давлением, а тонометра у нее не было, да и пользоваться им она не умела, обычно она ходила к Ляпуновой или к старшей медсестре. Ухаживать за ней было некому, не смотря на наличие близких родственников, поэтому дочь забрала ее к себе, прожила она у дочки не долго и померла, а вслед за ней и сама дочь, как говорили сильно пила. Дом продали сразу же, многодетной семье и когда весной мы приехали на усадьбу то смена соседей сильно бросилась в глаза, заросли терна перед двором были вырублены, черемуха спилена, страшная грязь вокруг и гуси. Черти, ад и гуси, которые Рим спасли, чем они занималась там одному Богу известно. Изменения пришли в уютный мирок, и они мне не нравились, чем-то это было похоже на появление Сарумана в образе Шарки в Шире и его преобразования, но ничего я поделать не мог пришлось принять бытие таким, каким оно стало.

Звали Ляпунову тоже Алефтиной и она была полной противоположностью Федоровой, связывало их только то, что никого кроме них у них не было, дети жили своей жизнью, родственники своей, а бабки своей. Ляпунова любила животных у нее был кот Ветерок и пёс Туман, она им не в чем не отказывала, сама не доест, а питомцев покормит. Отличительной чертой Ляпуновой было то, как она относилась к своим питомцам, пса на цепи не держала, а жил и спал он вместе с ней в доме, и к коту она хорошо относилась, что для сельского мира непривычно и дико. К животным аборигены обычно относятся или безразлично или жестоко и у всех поголовно собаки на цепи сидят, а зимой их отпускают. Бывало, лежит она на кровати телевизор смотрит, пес лежал в ногах, а кот на животе или на голове, она считала, что они ее лечат. Федорова вечно материлась по этому поводу, но потом смирилась, желание смотреть сериал на цветном телевизоре превозмогало.

Внешним видом Ляпунова тоже отличалась от Федоровой, чисто седые волосы, короткая стрижка, чистая речь, но такое же виртуозное владение матерным лексиконом, ходила она летом в тапочках и халате, а осенью и весной в валянных ботинках, халате и овчинной безрукавке, а в холода в пальто. В молодости работала на заводе у моего дедушки, а потом окончила торговый техникум и стала продавцом.

Овдовела Ляпунова давно, на мужа была чем-то обижена и на могилку не ходила, и не приводила ее в порядок. Хотя как сама рассказывала, что в молодости лазила через забор к своему будущему мужу, когда тот спал в саду и на утро его мать удивлялась, что из-под одеяла торчит четыре ноги, а не две. Но все это было в прошлом, а в настоящем, старый дом, не менее старая хозяйка и каждодневные заботы, помогающие пережить ужас бытия одинокого человека. У Алефтины были сын и дочь, он жил где-то на море, она в каком-то басмачстане, из которого сбежала вместе с дочерью в чем были одеты. Общались они редко, на что она сетовала маме, когда мы приезжали и она приходила поболтать, я любил такие моменты, не надо было ничего делать, работа на сорок минут или более была парализована. Матушке моей это не нравилось, но что было делать, не обижать же старушку.

Одним из источников дохода Ляпуновой, кроме пенсии, было самогоноварением. Бизнес высокомаржинальный, но и риски соответствующие. Первая проблема – это конкуренты, которые писали доносы в милицию, и бабке иногда приходилось пряталась от участкового у нас в сарае. Но и она не отставала и писала на них в отместку. Другая опасность, это потребители, которые могли прийти ночью за добавкой в невменяемом состоянии или с претензией к крепости продукта, так как она периодически его бодяжила. Кроме самогоноварения она еще продавала картошку и фрукты. Но это не приносило большого гешефта. Хозяйства у нее не было, кроме пса и кота, первым сдох кот, он был очень старый и в добавок страдал ожирением, пёс тоже был толстый как сарделька, она его постоянно баловала сливочным маслом и в итоге он заработал цирроз. После смерти пса она стала меняться, переругалась со всеми оставшимися родственниками и соседями. В разговорах с мамой она говорила, что чувствует себя одинокой и некому не нужной, мама предлагала ей взять щенка, но она на отрез отказалась, сославшись, что года уже не те и в случае своей смерти он не хотела, чтобы собачка страдала и была беспризорной. Помаявшись еще немного Ляпунова уехала к дочери в Подмосковье, где некоторое время пыталась вести привычный образ жизни, сидела на лавочке возле подъезда и сажала цветы в клумбе. Несколько раз приезжала к родственникам, тосковала, понимала, что совершила ошибку, но было уже поздно. Так сменилось поколение старожил, на их место пришли новые соседи и сразу же стали воровать, но уже по-крупному в отличие от Федоровой и Ляпуновой. Прав был Екклесиаст.