За други своя!

Верещагин Олег Николаевич

— А что это ты делаешь?

— Тьфу! — Олег сплюнул. — Дошёл!

— То он, чтоб не замочиться, — сказал Богдан. Йерикка поддержал:

— В мокром ходить так неприятно…

— Смешно до уссачки, — с отвращением сказал Олег.

Гоймир отдал приказ ломать сухой камыш для плотиков — переправлять

оружие и крошна. Ругаясь и проваливаясь в жижу до колен, мальчишки камасами и чеканами рубили хрусткие серые стебли, увязывали их веревками… Кое-кто уже разувался — плыть в обуви было, конечно, глупо — и с отвращением ступал босыми ногами в прибрежную мерзость.

— Холодно, сучий потрох, — оповестил всех Мирослав.

Ему предложили помолчать. В воду пока никто не шёл — все всматривались в пики гор впереди, верст за пятнадцать — Моховые горы…

…И вдруг Олег ощутил отчетливое, странное и заманчивое желание. Сбросить с плеч автомат и винтовку, оттолкнуть ногой крошно, повернуться и… уйти. Идти, идти. идти, пока впереди не появится Рысье Логово. Оттуда — на юг. Как обещано. И — домой. И пусть все идет к черту. К черту. Он доберется, его не убьют по дороге. Он больше не хочет ни этого неба, ни этой мокрой, холодно земли, ни этих парней вокруг. Он отказывается от них, он вычеркивает себя из их мира — а значит, и этот мир не будет иметь власти над ним! Мальчишка молча смотрел себе под ноги, глядя, как между пальцев просачивается жидкая грязь.

К черту. К черту. К черту.

Сейчас он уйдёт.

ИНТЕРЛЮДИЯ: "ВСТУПЛЕНИЕ"

Я ел ваши хлеб и соль. Воду вашу и водку пил. Ваша гибель была моя боль. Вашей жизнью — мою купил. Я делил с вами все подряд — Ваши бури, борьбу, пиры. Там, где рай и ад, я вам был, как брат — За морями сии миры. Я писал сказку наших дней, Горечь правды вкусив сперва. Я писал о ней — но она страшней И важней, чем мои слова. Стихи Дж. Р. Киплинга.

* * *

— Пошли, чего стоять, — буркнул Олег и первым шагнул к чёрной, бурлящей под дождем воде…

…Он уже привык к тому, что почти никогда не удается высохнуть. Но сейчас прибавился еще и холодный ветер с севера — и необходимость не двигаться.

Они едва успели перебраться через речку, когда местность словно вскипела. На покинутом берегу как из-под земли выросли хангары в количестве почти неприличном. А над вересковыми болотинами повисли барражирующие вельботы — на высоте в полтора десятка саженей. Чета, словно вспугнутые лемминги, забилась под ковер вереска, закутываясь в плащи, чтобы не выдать себя теплом.

Олег ощущал вину за свой выстрел. Он чувствовал в крошне бутылки пива, напоминавшие об этой мальчишеской глупости. Никто больше не напоминал ему об этом… да и вряд ли кто-то уже и помнил. Многие даже ухитрились уснуть. Во сне быстрее шло время, а есть хотелось меньше.

Действуя медленно и осторожно, Олег достал бутылку, открыл зубами, с неловкой улыбкой протянул Йерикке, лежавшему рядом:

— Говорят пиво — жидкий хлеб… давай?

— Давай, — Йерикка отхлебнул из горлышка, потом хлебнул Олег. Спросил:

— Богдан, будешь?

Богдан спал, положив голову на скрещенные руки. Он морщился — в нос лезла веточка вереска, а уснул мальчишка

так крепко, что даже лень было ее отстранить.

Ребята добили бутылку, и Олег запрятал ее под вереск. Вельботы гудели и потрескивали, как высоковольтная линия, прямо над головам — если смотреть снизу, то их было хорошо видно сквозь веточки, и не верилось, что ОТТУДА, СВЕРХУ, не видят прячущихся.

— Ты читал Достоевского?

Вопрос был до такой степени странным, что Олег не прореагировал, и Йерикка повторил:

— Ты Достоевского читал?

— Н-нет, — удивленно ответил Олег, — только слышал кое-что, а так нет… Мы не проходили…

— Жаль, — вздохнул Йерикка. — Я хотел прочитать, но мне не попадался.

— Зачем он тебе? — поинтересовался Олег, вспомнив свои мысли о Достоевском — там, на сеновале, перед тем, как он убил… тьфу, полезло в голову!

— Просто так. Интересно узнавать новое… Человек только для этого и живет — узнавать новое. И в перспективе — узнать все.

— Это невозможно, — возразил Олег.

— НЕТ НИЧЕГО НЕВОЗМОЖНОГО, — внушительно произнес Йерикка. — Для человека — нет, если он человек. Может не хватить времени. Или сил. Но только в данный конкретный момент. Надо просто выждать и пробовать еще раз. Обязательно получится. По этому данваны так нас и боятся. Нам бы еще век спокойного развития…

— А его не будет, — понимающе добавил Олег.

— Не будет, — подтвердил Йерикка. Помолчал и добавил: — Если только кто-то не найдет Радужную Дорогу.

— И тогда?.. — спросил Олег. Йерикка помолчал и ответил:

— Тогда мы уйдём. И вернемся. Обязательно! — заключил Йерикка с силой.

— Радужная Дорога… — повторил Олег. — А если это сказка?

— Сказка? — переспросил Йерикка. — А, басня! Вот, послушай…

Вин пантас леу Межи свайгстанас Аби эрдас антарас. По ана пантас Зиндас манаг Туста ети, Под саулес антари…

Это из древней анласской песни, Вольг. В ней рассказывается, как охотники нашли Радужную Дорогу, преследуя зверя. И многие племена пожелали уйти в миры, где светят иные солнца — и ушли. И те, кто первое время возвращался, рассказывали, что есть миры с синими, зелеными, багровыми, лиловыми солнцами, и с двумя солнцами в небе… Потом люди перестали возвращаться. Последними пришли славяне, но и они уже не помнили сперва, что Мир — это их старая родина… Нет, Вольг, они есть — Радужная Дорога и иные миры. Недаром и данваны так упорно ищут их! Но и они не знают, где Дороги. Кто говорит — в наших горах. Кто — в землях анласов. Многие убеждены — что на том материке, который лежит к юго-западу и на котором не были ни славяне, ни анласы…

— Слушай, — сказал Олег неожиданно тепло, — хороший ты парень, Эрик. Поговоришь с тобой — и вроде какая-то звездочка среди туч зажглась…

— Ну-у… — в голосе Йерикки скользнуло смущение.

— Мудрецы наши, — не очень вежливо окликнул Ревок, — может, заткнетесь псу под хвост-то?

— Боишься, на вельботах услышат? — вопросом ответил Йерикка. Ревок хмыкнул:

— Нет… Баете интересно да красно, уснуть не могу.

— А это, кстати, обнадеживает, — заметил Олег.

— А? — удивился Ревок.