За флажками
Шрифт:
Но все эти вопросы были так себе — для разминки мозга, который у меня в последнее время слегка затек. Реальность же, в лице А.И. Балабанова, предложила несколько иной вариант.
— Мешковский? — спросил он, останавливаясь передо мной. Как будто сам не видел, натурально. — Вы что здесь делаете?
— Трамвая жду, — буркнул я. Допускаю, что невежливо. Допускаю, что Балабанов мог рассердиться. Но какого лешего задавать мне такие вопросы. — Вы с собой своего напарника случайно не прихватили?
— Нет, а что? Нужно было?
Я пожал плечами. Кто его знает — нужно, не нужно. Лично мне нужно было кусочек покоя,
— Так что вы здесь делаете? Вы на мой вопрос так и не ответили.
Про трамвай, получается, не проканало. Я вздохнул и решил, что придется рассказать правду. Ну, или почти правду.
— Понимаете, Андрей Ильич, тут вот какая петрушка вышла. Эти ребята приезжали за мной сегодня. И Ян — мой напарник, — я на всякий случай махнул рукой в сторону Литовца, хотя они должны были быть знакомы, — меня спас. А вечером я подумал: раз Ян меня спас, значит, им теперь и он мешает. Значит, они и его постараются… Ну, я не знаю, что они его постараются — убить, побить или напугать так, чтобы он потом всю жизнь по углам гадил. Короче, я подумал, что было бы неплохо съездить к Яну домой и проконтролировать, как и что. Ну, взял парней, — на сей раз я одним широким взмахом покрыл Генаху и Дедушку Будильника, — и поехали. Как раз вовремя, получается, приехали. А пистолет у меня чисто случайно оказался, честное слово. Я командиру уже рассказывал — пошел я этих хуцпанов с фланга обходить, зашел за угол, да и наступил на что-то. Оказалось — ствол. Ну, думаю, как все удачно…
— Ага, рассказывал, — командир первой бригады захвата все время, что длился мой монолог, не спускал с меня подозрительного взгляда. — Только без подробностей.
— Да кому они нужны, подробности-то, — я махнул рукой. — Главное — результат.
— Та-ак, — протянул Балабанов. — Я, Мешковский, еще в прошлый раз заметил, что вы странный какой-то. И рассказ ваш какой-то странный. Ничего, разберемся. Сейчас поедем в райотдел, запишем всю эту чепуху про пистолет и остальное, а потом и разберемся, где правда, а где — что.
— Так ты их забираешь? — спросил главный мент.
Балабанов кивнул, задумчиво разглядывая меня.
— А с этими что? — главный мент кивнул в сторону пленных, которых его ребята в это самое время аккуратно выстраивали лицом к стене — в позицию «ноги на ширине плеч» и другими атрибутами захвата организованной преступной группировки. Волнующее зрелище. Я хотел прослезиться, но передумал. Балабанов взял главного мента под руку и сказал:
— Давай-ка отойдем. Чтобы ушей лишних не было.
И они степенно удалились.
9
А потом был Советский райотдел и три часа мороки. Нас четверых разделили и допрашивали — или как это у них называется? — по разным закуткам. Но я был спокоен — особых расхождений в показаниях не предвиделось. Во-первых, я ничего не выдумывал, рассказывая Балабанову историю нынешнего вечера — если не считать эпизода с пистолетом. Просто несколько вольно интерпретировал ряд фактов. Во-вторых, и Генаха, и Ян, и Дедушка при разговоре присутствовали и были в курсе интерпретаций.
Поэтому, отстрелявшись самым первым, я со
Пытка никотином длилась больше часа. Сначала ко мне присоединился Ян, которому было пофигу, потому что он с полгода назад курить бросил, потом — Генаха, злой, как собака Баскервилей, которой забыли подкинуть на завтрак Баскервиля-другого. И мы втроем еще полчаса ожидали, пока появится Дедушка Будильник.
Я спросил у Генахи, отчего он злой такой. Оказалось, все очень даже серьезно:
— А че они мне бумагу подсунули, говорят — подписывай: «С моих слов записано верно, мною прочитано»? Ну, прочитал я эту маляву. Так ни хрена ж не верно! Я говорил: когда ты этого пидора из пушки отымел, они зассали и рыпаться не стали. А он записал: «Когда гражданин Мешковский выстрелил в одного из нападавших, остальные испугались и в дальнейшем вели себя спокойно». Я ему: «Так я ж не так говорил». А он мне: «Не могу же я в протоколе записать, что эти сраные пидоры хотели Яна вздрючить, да вы им самим очко на немецкий крест порвали». Почему это не может? Писать разучился, что ли? Ладно, я — недоучка. А он-то каждый день что-нибудь пишет. Да ну их!
Я слегка посочувствовал Генахе. Обидно, конечно, когда ты выдаешь на-гора шедевр за шедевром, а какой-нибудь бездарь губит их на корню. Но что делать — жизнь груба и несправедлива.
Дедушка Будильник, напротив, появился весьма довольный. Из пары-тройки восторженных фраз, что он пробулькал, захлебываясь от восторга, я понял, что ментам стали известны самые интимные подробности его партизанской молодости. Чем это могло помочь им в расследовании, я не знал, зато Дедушке хорошее настроение было обеспечено надолго.
Вся честная компания была в сборе, но отпускать нас не торопились. Полудурок местного производства, следивший, чтобы никотиновая пытка протекала без сучка, без задоринки, по-прежнему слонялся рядом, кося недобрым взглядом в нашу сторону. И, главное, молча. Только однажды, когда Дедушка достал было беломорину, надсмотрщик проявил зачатки эмоций, жестом приказав: «Убери!». Будильник крякнул, слегка подпортился настроением, но папиросу убрал. Чтобы хоть чем-то занять себе рот, принялся ворчать — мол, чего от нас еще надо, пора бы уже отпустить, и вообще — у нас клиенты прокисают. У меня было, что сказать Дедушке по этому поводу — скорее всего, Балабанов решал мою судьбу, оттого и случилась задержка. Перебирал, стало быть, варианты — то ли сразу двуручную пилу вручить да на Колыму отправить, чтобы я там запас досок для государства на зиму обеспечил, то ли предварительно в СИЗО помариновать.