За голубым сибирским морем
Шрифт:
Вместе с другими материалами Грибанову принесли от редактора большое коллективное письмо и кучу любительских фотографий. Павел начал было рассматривать их, но помешал Курбатов. Он, как всегда, широко распахнув дверь, шагнул в комнату и сразу же заговорил:
— Ну, братцы, Агриппина Львовна на «Победе» отъездилась!
Люба посмотрела на него, улыбнулась.
— Не ты ли запретил?
Павел тоже поднял глаза, улыбнулся. А Курбатов состроил удивленное лицо:
— Ничего
Люба засмеялась, махнула рукой:
— Понес, понес!
— Да ты слушай, слушай. Эта информация точная. Значит, был на рынке. Говорят, ходил по рядам, беседовал с колхозниками. И вдруг подкатывает «Победа» председателя горисполкома. Оказывается, председательша за свежим лучком пожаловала. Сегодня Богунцов вызывает к себе председателя, спрашивает: «Твой шофер отдыхает?» — «Нет, — говорит, — почему, работает». — «А он же вчера работал». Ну, и дал ему прикурить. Об этом сегодня весь город знает.
— Весь город!
— Ну ладно, Люба, не придирайся к слову, главное — факт. Теперь любой начальник подумает, прежде чем дать машину жене. Правда, Павел?
— Конечно, правильно. Но… на базар съездить еще полбеды. Некоторые на государственных машинах на охоту выезжают, за зайцами гоняются. Вот бы кого проучить еще!
— Проучат, не беспокойся. Богунцов на этот счет молодец, у него не сорвется, — внушительно протянул Курбатов, приступая к работе.
Павел начал читать письмо.
Воспитанники детского дома подробно описывали свой туристический поход. Они с восхищением сообщали о тайге, сопках и падях, увиденных птицах и зверях, с детской непосредственностью хвалили своего директора.
Грибанов прочитал письмо и вслух порадовался:
— Интересно. Детдомовцы в походе.
— Что, что?.. — переспросил Курбатов, не отрываясь от работы: он спешил закончить отчет о вчерашнем футбольном матче.
— Воспитанники детского дома совершили большой поход.
— О-о! Так это же чистейшая информация, почему она к вам попала? — он теперь уже бросил писать, встал и направился к Грибанову. — Это мне, мои строчки.
— Куда? — засмеялась Люба. — Павел Борисович, уберите письмо — схватит.
— Ну, я уж не такой, как у вашего отца дети.
Он взял в руки письмо, а Павел продолжал просматривать фотографии. Вот ребята карабкаются на скалы; здесь переправляются через горную реку; варят обед; тут склонились над картой…
— О, братцы, — крикнул Володя, потрясая конвертом. — Это же чистейший подхалимаж! Дети хвалят своего учителя. Подстроили.
— Хороши дети, — возмутилась Люба, — ученики седьмых и восьмых классов.
— Ну и что? Нет, нет, я бы на вашем месте
— Дудки! — подразнила его Люба. — Здесь целый фотоочерк будет.
Курбатов, почесывая затылок, огорчительно пробубнил:
— Завидую я вам, черти полосатые.
Павел сходил к Армянцеву. Отобрали с ним лучшие фото, договорились, как их расположить в газете, сколько к ним дать текста. Потом он сел писать фотоочерк.
Утром Голубенко подошел к Павлу и спросил телефон Ани. Грибанов удивился:
— А зачем тебе?
— Надо. — Записал на уголке газеты номер телефона и ушел.
Павел вскоре забыл об этом. Но в середине дня, пробегая с рукописью в машбюро, Грибанов заметил шушукавшихся в коридоре Голубенко, Шмагина и Курбатова. Увидели его, заговорили о чем-то другом и разошлись. «О чем они?» — недоумевал Павел.
А Курбатов тем временем вошел в кабинет и, улыбаясь, стал угощать Любу конфетами «Ривьера».
— О, шоколадные, не откажусь, — и решительно сунула руку в кулек.
— Чур, не все, — взмолился Курбатов.
— Пожалел.
— Не пожалел, а… убывает.
Пошутил, посмеялся, угостил конфетами Павла и стал бойко рассказывать о своих успехах.
— Смотрите, сегодня у меня сплошные удачи: заглянул в гастроном — шоколадные конфеты; всего два часа походил по городу и схватил пять информаций.
— Для газеты, — спросил Павел, — или для…
— Не, не, для газеты. Да еще какие — пальчики оближешь. Вот послушайте. — Он начал было листать блокнот, потом вдруг закрыл его: — Э, нет! Не скажу. Перехватите. Любе только дай.
— Да у тебя, их просто нет, — съязвила Люба.
— Я тебе говорю, за час — пять информаций, пять штук!
— Володя, — вставил Грибанов, — у нас на фронте в таких случаях говорили: «Нагнись, братцы».
— Почему?
— Брехня летит!
Люба закатилась со смеху:
— Володя, как тебя поймали!
— Да идите вы к моей бабушке, — он махнул рукой и, тоже смеясь, сел за стол. — Вам хорошо, а тут… сдавать нечего. Армянцев вот-вот заявится.
Пошутили, посмеялись и снова — за дело. Работалось легко.
Вечером вся братия почему-то толкалась в коридоре, и никто, казалось, не думал о доме.
— Вы что? — удивился Павел.
— Ничего… Погода хорошая. Днем жарко было, перед ночью прохладой потянуло, приятно прогуляться, — ответил за всех Володя.
И компания потянулась за Павлом. «Ко мне», — догадался тот. Лицо его расплылось в улыбке: он вспомнил и телефон, и шушуканье в коридоре…
…Павел открыл дверь, шагнул в дом.
Из кухни в аннушкином фартуке выплыл с большим блюдом в руках Голубенко. Аня хлопотала у стола, на котором, кроме прочих сладостей, в большой вазе выделялась «Ривьера».