За гранью Разлома
Шрифт:
— Я сам не сразу понял, это Мирка заметила, давно, где-то через месяц после, ну, случившегося. Я быстро привык не бояться боли и просто пёр напролом, а потом начал вести себя так, будто другие — такие же, как я, в смысле бессмертные и не боящиеся боли. Со стороны Мирки, конечно, видно лучше, но она была права, я тоже начал это замечать и испугался. Я правда хочу быть человеком, а не… Я не хочу оказаться один.
Первым порывом было спросить, почему он должен остаться один, но память быстро подкинула сценку из детства. Вот он, семилетний Макс, сидит в ресторане с дядей и крёстным. Здесь всё красиво и дорого, и люди одеты в вечерние платья, и потому орава бегающих и играющих с воздушными шариками детей кажется особенно
— Я решил побыть эгоистом, — поведал тем временем Миша. — Поберечь свою человечность. Стараюсь хоть как-то беречься, и хорошо, что есть Мирка, с ней не забудешь… Конечно, жизни людей для меня важнее, если я вижу, что могу кого-то спасти, я спасаю, но что я могу сделать тут? Ну, заберусь я в грузовик, приеду к ним на, видимо, базу, а что потом? Идти напролом, убивая всех на своём пути? Они перебьют всех людей быстрее, чем я смогу войти. В какой-то момент у меня кончится газ, книгу я тоже могу потерять. Один против многих на чужой территории я многого не сделаю. Нужно бы найти, где они держат людей до того, как вывозят их из города, там бы я справился, но найти пока не выходит. Такие дела.
Бессмертный раскинул руки, и Макс, забыв, что друг разглядывает потолок, молча кивнул. Слова застряли поперёк горла, и он почему-то так и не смог сказать, что их с Кроликом работа уже почти закончена. Скоро они смогут покинуть Москву, и Чтец был совсем не уверен, что за это время Бессмертный сможет кого-то найти, если, конечно, не сменит тактику.
Работы у Чтеца было ощутимо больше, чем у мастера Порисулек, но справлялся он с ней в разы быстрее. Кипа неразобранный печатей таяла на глазах, коробки со сваленной бумагой превращались в аккуратно рассортированные папки. Печати попадались разные, от откровенно мусорных, до неожиданно интересных, разбирать которые приходилось в мастерской Кролика, где были лупы и хороший свет.
Так, Макс почти скинул очередную нагревающую воду печать в папку бесперспективных, когда в нагромождении делающих её слишком сложной для рядового колдуна условий вдруг разглядел любопытную особенность. Печать бесконтактно грела воду и её содержимое, не допуская при этом никакого влияния на содержащий эту воду сосуд, чем бы тот ни был. Пока колдун вливал в печать свою силу, вода должна была продолжать нагреваться, а предел этого нагрева был прописан настолько чудовищным образом, что Чтец, понимая каждый символ в отдельности, понять общего смысла так и не смог. Именно это остановило Макса от поспешного избавления от печати.
Мастер, сотворивший это безобразие, преследовал очень, слишком конкретную цель. Макс вспоминал печати со стен автодома Бессмертного, но даже они были проще. Желая достичь результата, мастер заложил в свою печать огромное количество имеющих значение переменных. Зачем? Сложность печати отражала образ его мышления, или же во всём этом скрывался пока не найденный Чтецом смысл?
Пытаясь определить, насколько сложна активация печати на самом деле, Макс украдкой направил силу в сторону одной из баночек с водой, в которых Кролик мыл кисти. Направить оказалось легко, удерживать — сложно. Неоправданно сложно. Зачем, чёрт
Чтец прижал холодные руки к вискам. Неразличимое прежде дыхание Кролика вдруг показалось отвратительно громким и раздражающим.
— Ты когда-нибудь создавал новые печати? — спросил Макс, дождавшись, пока тот отстранится от страниц его будущей книги и промокнёт кисть о пережившую долгие месяцы жестокого обращения тряпку.
Мастер вздрогнул, огляделся вокруг и, не найдя другого возможного собеседника Макса, вжал голову в плечи.
— Ой, всё, — пробурчал он, старательно разглядывая чернильные пятна на своих руках. — Надо что-то новое — создавай сам, я только копирую.
— Как ты копируешь, не понимая смысла? — Игнорировать нелепые нападки Кролика всегда было просто. — Допустим, у изначального мастера был какой-то замысел, но ты же не знаешь, что делает эта печать.
— Ну, да, конечно, не знаю. — Кролик удостоил Чтеца взглядом скорее встревоженным, чем недовольным. — Ты ж для меня их все не переводишь.
— То есть без моего перевода ты не сможешь?
— Смогу.
— Тогда как?
— Беру и могу. Просто смотрю на печать, беру кисть, а дальше оно как-то само.
И у Кролика тоже само. Макс вздохнул и прикрыл ладонью глаза.
— Понял тебя, спасибо.
— Пожалуйста, что ли…
Вечно с этими печатями что-то не так. Казалось бы, у колдовства есть вполне понятные правила, но, даже если забыть о совершенно необъяснимых исключениях, которые Чтец встречал за свою жизнь, он не уставал удивляться, какие сложные конструкции выстраивают порой мастера.
Чего хотел достичь автор этой печати? Нагреть чай, не нагрев чашку? Зачем? Кипятить воду в пакете? Варить в нём супы? Макс мог представить, как это могло бы работать в походных условиях, но сложность печати оставалась неоправданной. Мастеру было важно, чтобы вода и выделяемый ею пар не могли деформировать сосуд, — должно быть, с этим и был связан странно заданный лимит по температуре, — а вот то, что плавает в этой воде — пусть греется на здоровье. Чтец представил себе, как неизвестный колдун пытается вскипятить воду в собственной ладони или нагреть снег у себя же по рту. Интересно, можно такой печатью согреться? Если, к примеру, нагреть жидкости внутри своего тела. Немного, чтобы не повредить…
Макс замер. Он вдруг представил, как нагревается и закипает кровь, как всё, что в ней есть, превращается в чёртов суп, в то время как человек — или вампир? — даже не замечает, что что-то не так. Просто сперва придёт слабость, начнут неметь губы, перестанет хватать воздуха, сколько бы он ни вдыхал… Медленно, сдерживая рвущееся изнутри ликование, Чтец поднялся со стула, взял лист с печатью и, провожаемый недовольным взглядом вновь отвлечённого Кролика, покинул мастерскую.
В гостиной никого не было, в выставочном зале магазинчика — тоже. Миша, похрапывая, спал в выделенной им комнате. Он не проснулся, пока Макс вытаскивал из рюкзака свою тетрадь, и никем не замеченный Чтец оказался на кухне в блаженном одиночестве. Записывать ход и результаты эксперимента посреди важных заметок о Разломе показалось кощунственным; к счастью, тетрадь всегда можно было перевернуть.
В холодильнике нашлись куриные яйца. Их оставалось всего пять и Мира наверняка имела на них кулинарные планы, но Макс решительно взял три из них и положил на стол. Чистая посуда аккуратно стояла на местах: это тоже постаралась полоумная спутница Миши. На дне сковородки желтел кусок ткани, защищая его от стоявшей сверху кастрюли. Эксперимент требовал участия обоих предметов и совершенно не требовал плиты, так что уже совсем скоро Чтец наблюдал перед собой полную воды кастрюлю и совершенно пустую сковородку.