За краем
Шрифт:
– Будет вам и еда, и банька. Ко мне как раз внучок приехал, он и затопил. Сейчас накормлю вас, чайком с медком напою. Будете, как новенькие. Да вы не стесняйтесь, заходите, - и она гостеприимно распахнула скрипучую калитку, ведущую в довольно небольшую избу с маленьким двориком и заросшим какими-то кустами садом.
Возле калитки была и всем известная любимица пожилых и не только людей – скамейка, а возле нее видны и огрызки семечек и даже окурки. Хм…это бабушка курит или внучек?
Тихо посмеиваясь про себя и представляя курящую бабушку-гопницу,
Очнулась я уже, сидя за столом, слушая мирный звук кипятящегося чайника и дружное завывание двух кошек, усевшись у наших ног. Большой деревянный стол с серой клеенкой, табуретки в левом углу кухни – холодильник, в правом – печка. Интересно, а здесь газ есть? Но спрашивать я как-то не решилась. Неудобно немного. Сидели мы тихо, смирно, на вопросы отвечали односложно, без лишних подробностей. А потому бабушка тоже особенно о себе не распространялась, постоянно упоминала любимого внука, что приехал на летние каникулы их универа, своих соседей, правительство и последние новости.
Чайник скоро закипел. Варенье и мед вместе с пряниками и сахаром выставлены на стол, так как от супа мы отказались.
– А, может, все же супчика? А? Горяченький, мясной. Сегодня только отварила. А то вон, какие худенькие, городские, небось!
– Только немного. – Да, Айсик все-таки сломался. На меня он больше не глядел, лишь хмуро жевал мягкий белый хлеб, хлебал суп и думал о чем-то своем.
А я ни о чем не думала, надоело. Просто смотрела на него и понимала, что меня умиляет его эта показная суровость, задумчивость, погруженность. Забывая обо всем вокруг, он становился беззащитным, каким-то брошенным, растерянным.
– Ну, вы кушайте, а я пойду, грядочки пополю, да внучку скажи, чтобы дрова поколол.
Айс даже жевать перестал, взглянул на старушку, на его морщинистые руки, на платочек, туго стягивающий поседевшие пряди, громко вздохнул, повернулся ко мне и, отодвигая от себя тарелку, сказал тоном, не терпящим возражений:
– Мы поможем, да ведь, Катенька? Прополем, расколем! – и повернулся к оторопевшей женщине, - нам бы только потом помыться и переодеться во что-нибудь.
– Да, конечно, конечно. Ой, спасибо вам, какие же добрые люди! Да храни вас боженька!
Доедали мы быстро. А затем потопали в сад, мне пришлось напялить резиновые сапоги, которые абсолютно не сочетались с общим видом, зато получилось почистить зубы и расчесаться. А это вселяло уверенность, что хоть в чем-то жизнь не меняется – изо рта пахнуть не будет.
– Вот здесь бы прополоть. И вот там. И вот тут немножечко. Это все на зиму. Зима-то долгая, а магазины далеко больно.
Старушка рассказывала, а я все больше и больше понимала, что жизнь вне города, вне денег и роскоши – это совсем другая жизнь, абсолютно.
Тихо. Комары, правда, заразы покоя не дают. Но все равно тихо…. Такого не услышишь в нашем шумном мегаполисе. Там все время кто-то шумит, кто-то куда-то едет, спешит. А покой, это слово просто забывается, вылетает у людей из головы. Мы даже спешку теперь приравниваем к обычному ритму жизни. День без спешки – это не день. Слишком медленно. А здесь, в далекой, сельской глуши, где даже асфальта, газа нет, спешка – это пустой звук. К чему спешить? За временем все равно не угонишься.
Со двора послышался яростным стук топора, сменяемый громким грохотом падения дров в общую кучу.
– Ба, - послышалось за калиткой. Но видно, кто пришел, мне не было. А потому, тяжело вздохнув и просто сгорая от любопытства, принялась за работу, изредка отирая льющийся по лбу пот и жалея поломанные ногти, даже снятую толстовку. А от нее ведь так пахнет его одеколоном…
Вечереет. Небо становится темнее, солнце спешит согреть другую часть земли, уступая место луне, своей подруге. С трудом разогнувшись, схватилась за стрельнувшую поясницу рукой. Затекла. Еще и руки горят, будто крапивой обожглась. Так…
Прекрасная картина предстала передо мной, когда я радостная и измученная появилась во дворе. Маленький столик для пикника, маленькие стульчики для этих же целей и двое рьяно обсуждающих что-то мужчин. Айс и парнишка его возраста. Симпатичный, бровастый. А между ними – бутылка водки. И глаза у них блестящие – блестящие.
– Так, так, я, значит, работаю, а он тут бухает! – Грязная перчатка, только что снятая мною с руки, опускается на голое мокрое плечо. Пыль распространяется в воздухе. Чихаю.
Смеющиеся и блестящие глазки поднимаются на меня, из двери показывается седая голова старушки, на губах ее улыбка. И смотрит она не на любимого внучка, а на нас. Странно так смотрит, щурится от удовольствия.
– О, а это та девчонка? – немного запинающийся голос внучка был довольно низким. От того казалось, что говорившему, как минимум, лет сорок, значит его сигареты.
– Дааа, она – пьяная улыбка оживляет лицо голубоглазого. – Айда, присоединяйся, Нюра Сергеевна нам еще принесет.
– Нет, уже. Ты как хочешь, а я в баню.
– Вас Нюра Сергеевна зовут? А я Катя, - решила, наконец, познакомиться я. Дружелюбный оскал, и бабулька снова рассыпается в тысячи благодарностей, видимо уже оценила масштаб проделанной работы. Да, постаралась я на славу, никогда так не работала, а вот этой одинокой женщине захотелось помочь.
– Называй меня просто - баба Нюра. Вы же мне теперь как родные, как внучки. Такие хорошие! Такие работящие! Жених твой тоже мне помог! Дверки починил, калитку смазал, дрова расколол! Ох, повезло тебе!