За Кубанью(Роман)
Шрифт:
— Вы, друзья, — вздыхает Умар, — одного волчонка испугались. Как же мы от всей стаи отбились?
— У вас дружный аул. — Махмуд старается не глядеть на Умара — стыдно.
Так ее и везут, мечущуюся по повозке, выкрикивающую бессвязные слова.
Мать Бибы, увидя дочь, преображается.
«Откуда у этих женщин силы берутся? — рассуждает Умар. — Уму непостижимо». Все же он подсылает и помощника — Меджида-костоправа. Но тут и Меджид теряется — день проходит за днем, а Биба все бредит. Вот- вот сгорит девка.
— Ничего сделать не могу, —
Умар настойчиво предлагает отвезти Бибу в город, по мать ни в какую. «Как аллах повелит, так и будет», — упрямо твердит она.
Меджид заходит теперь только вечерком — весь день проводит в поле, доделывает то, что не успела сделать Биба. А однажды заглянул и просиял: девушка глядела на него вполне осмысленно.
— Ожила, красавица? Долго же ты нас мучила. Может, тебе что-нибудь нужно?
— Дядя Меджид, я плохо сплю, — шепчет Биба. — У тебя такая бутылочка есть, ты больным носил. Принеси, я нюхать буду.
Старый Меджид укоризненно качает головой: ай, как нехорошо. А он-то думал, что Биба из крепкого материала сделана.
— Как ты не поймешь, дядя Меджид, — отвечает Биба. — Мне теперь жить незачем. Ты хорошо сделаешь, если поможешь мне.
— Эх, Биба, мало ли что с девушками случается. Ты со своей мамой поговори, она расскажет. Живут и после такого несчастья. И замуж выходят. И детей рожают.
— Живут… А я не хочу. Помоги мне, дядя Меджид!
— Я бы все-таки жил, даже после этого, — задумчиво произносит старик. — Чтобы мстить! Чтобы отплатить обидчику, не остаться в долгу. Но такая месть доступна только сильным людям.
Отомстить! Биба поворачивается к Меджиду, глаза девушки загораются. Старик прав, надо мстить!
— Спасибо, дядя Меджид, большое спасибо!
Лишь теперь Меджид начинает соображать, что сболтнул лишнее. «Э, — успокаивает он себя, — выздоровеет, обо всем забудет».
У Бибы появляется аппетит. Ест и пьет все подряд, даже изредка улыбается. Мать радуется. А Умару не нравится эта улыбка. Очень уж какая-то она отрешенная, что ли. Улыбается, а глаза холодные. Думает, думает и вдруг дернется всем телом — будто шашкой рубанет. Да и то ладно, что выжила.
— Передала мне письмецо для тебя Сомова. Помнишь ее? — сообщает Умар. — Она тебе что-то обещала, вот и просит передать, что обещание обязательно выполнит. Заедет за тобой, как только из лазарета выпустят. Уже выздоравливает.
— Заедет? Спасибо…
Видит Умар, о своем думает Биба, не до новостей. Затаилась, ушла в себя. Даже с Мариет не делится своими мыслями.
И вдруг наведалась в сельсовет, спросила, нет ли весточки от Сомовой. В грустных глазах ее затаилась надежда.
— А что тебе Сомова обещала? — спросил Умар.
— Определить на курсы медицинских сестер, — оживилась Биба. — Она говорила, что на такие курсы принимают девушек из аулов.
«Что-то задумала, — предположил Умар. — Скорее всего, хочет уехать в город — стыдно появляться перед односельчанами. Да и то, какая у нее теперь
— Говорили, что Сомова уже работает, — заметил Умар. — Завтра наши повезут донесение, попрошу сказать ей, что ты ждешь.
— Дядя Умар… — Впервые с того злополучного дня, когда он увидел ее в чужой сакле, на лице Бибы мелькнула искренняя улыбка. Даже не улыбка, а что-то вроде надежды.
«Хочет покинуть аул! — пришел к заключению Умар. — Пусть делает, как ей лучше».
Связные поручение выполнили. Более того, они привезли с собой письменное распоряжение горской секции Кубанского исполкома отправить Бибу в город на курсы медицинских сестер. Мать Бибы заупрямилась — она ни за что не хотела отпускать дочь.
— Где она там жить будет, что с ней станется?
— Жить будет у Екатерины Сомовой, — разъяснил Умар. — Эту женщину ты хорошо знаешь, она достойна доверия. А что будет? — Умар замолчал, давая матери Бибы возможность задуматься над этим. И женщина поняла: хуже, чем есть, быть не может.
С ближайшей оказией Биба была отправлена в город.
Провожавшие видели: что-то новое появилось в ее облике, взгляд отпугивал отчужденностью, холодным блеском.
«Что у тебя на уме? — впервые с тревогой подумал Умар. — Уж не вбила ли себе в голову какую-нибудь глупость?»
Впрочем, дело было сделано.
— Спасибо, дядя Умар! — крикнула на прощание Биба. — Когда вернется дядя Ильяс, скажи ему, что я у Сомовой.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Улагай глуховат, но виду никогда не покажет. Хоть и недослышит, но ни за что не переспросит. Впрочем, почти все подчиненные знают об этом, и всегда докладывают ему громко и ясно. Увидит человека — через двадцать лет не забудет. Пообещает что-либо — из кожи вылезет, а выполнит. Особенно часто вспоминает он о своих обещаниях при хорошем настроении.
Бродит по лесу Улагай, чуть заметно улыбается: считанные часы отделяют его от осуществления заветной мечты. Машина пущена, мчится вперед, теперь ничто не в состоянии остановить ее, как не остановить несущуюся с гор лавину. Она сметет жалкие, под ветром гнущиеся устои Советов и проложит ему, Улагаю, дорогу к вершине власти.
Он воспроизводит в памяти лица своих главных исполнителей. Юный преданный Аскер, спокойный Измаил, туповатый плут Довлетчерий… Эти люди сделают свое дело, если даже придется сесть на лодку, чтобы не утонуть в крови. Их, как и его, не пугает необходимость физического истребления инакомыслящих. Впрочем, к чему это «инако», Кучук, — чего душой кривить перед зеркалом? Просто — мыслящих. И тогда настанет мир. А женщины сделают свое нехитрое дело — пополнят убыль, уж об этом победители позаботятся.