За Кубанью(Роман)
Шрифт:
— Молодой, необстрелянный, — кивает он в сторону Аскера. — Рассказывай все по порядку.
Выпив воды, Аскер коротко докладывает:
— Не вышло…
— Рассказывай все, как было. Все! — приказывает он.
Аскер заговорил. Поначалу все предвещало блистательную победу. Он методично вербовал сторонников, к нему примкнуло около двадцати самых богатых аульчан. С нищими решил не связываться — все равно никакого влияния на дело они не окажут. Так его учили. Сигнал получили вовремя. Посоветовались, решили начать ночью. Тихо пробрались к дому председателя сельсовета, прикончили его. Потом прикончили еще нескольких активистов,
Аскер предложил выделить группу стариков для торжественной встречи Улагая. Толпа молчала.
Аскер попросил стариков выйти вперед. Однако никто не вышел.
— А может быть, вам не нравится, что я говорю? — спросил он.
Никто не ответил. Тогда он обратился к старому Махмуду, стоявшему впереди:
— Что ты скажешь, Махмуд, по поводу перемены?
Старик прошамкал что-то. Аскер ничего не понял.
— Что он сказал?
Вперед вышел старший сын Махмуда:
— Отец сказал: «Когда безрогая коза пошла за рогами, ей отрезали уши».
С тем и разошлись. Аскер остался со своими людьми в сельсовете. Успех был полный, и он отправил связного к Улагаю.
На через час связной вернулся.
— На аул движется какой-то отряд, — сообщил он.
Аскер решил, что это повстанцы из других аулов идут на соединение, и очень обрадовался. Но он ошибся: в аул вошел красный отряд, недавно созданный Рамазаном. Ввиду явного превосходства красных, Аскер решил в бой не вступать и приказал своим отступить. Но… уйти удалось немногим.
— М-да, — бормочет Улагай, — неудача…
Неудача? «Не то слово, Кучук, — пробивается трезвый голос. — Полный провал. Уж если Аскер ничего не добился, то, очевидно, большего и невозможно было достичь».
Почему? На этот вопрос пытается ответить раненый Крым-Гирей Шеретлуков. Говорить ему тяжело, но необходимость высказаться побеждает боль и слабость. Он считает, что момент для восстания выбран неудачно — во многих аулах уже успели перераспределить землю. Надо было подождать взятия Екатеринодара. Или…
Улагай молчит. Надо было выждать! Но как ждать, если Врангель приказал выступить в день выброски десанта. Приказ есть приказ, и Крым-Гирею это прекрасно известно.
— Я не валю на тебя, — хрипит Шеретлуков, — не пойми меня неверно. Но барон явно что-то недоучел. Очевидно, мало сил бросил.
Конечно мало. Понадеялся на них — на Фостикова, Улагая, на атаманов. А кто выступил? Кто встал под огонь? Если бы хоть в одной станице поднялось восстание, ему бы немедленно доложили. Все выжидали: чем окончится десант? Впрочем, подводить итоги рано. На Кубани высадились десанты генералов Черепова и Харламова: один — на Тамани, другой — северо-западнее Новороссийска, в непосредственной близости от полевого штаба Улагай Кучука.
Потоптавшись у карты, Улагай решил, что ему удалось наконец проникнуть в замысел Врангеля. Десант его земляка генерала Улагая — отвлекающий, он должен сковать основные силы красных, главный же удар нанесет Черепов. Как только он выйдет на Афипскую, Улагай присоединится к нему.
Да, вся надежда на Черепова.
— Знаешь, Кучук, — тихо выговорил Крым-Гирей. — Тут я умру. А мне жить хочется. Будь другом, отправь меня в город. Или прикажи доставить доктора сюда.
Улагай вышел, ничего не ответив. «Отправь в город!» Ловко придумано. Остановят, спросят: «Кто такой?» «Начальник штаба Улагая». — «Где штаб находится?» — «Не знаю!» — «А как пахнет твое мясо, если его поджарить, знаешь?» И пошел болтать Шеретлуков. Нет, уж пусть будет так, как повелит аллах.
«Цыпленок жареный, цыпленок пареный, цыпленок тоже хочет жить…» — звучит в ушах дурацкая песенка. Ее пел перед сдачей пьяный деникинский офицер. Она возвращает Улагая к действительности. Подобное несчастье может случиться и с ним. Неплохо бы доставить врача сюда. Это поручается Ибрагиму.
Ибрагим возвращается с доктором, пожилым, видавшим. виды человеком. Силком тащить его не пришлось: дотошный адъютант пообещал оплатить необычный визит золотом и продовольствием, и доктор сразу же согласился. Но на всякий случай потребовал, чтобы его везли связанным. Прибыв на место, осмотрел раненого, вздохнул, сказал, что случай трудный, но он постарается поставить его на ноги. Назначил плату и потребовал деньги вперед.
Ибрагим привез важные новости. Его знакомый Максим не дремлет: с небольшим отрядом разгромил казачью банду, захватил атамана. В банде раньше скрывался Адиль-Гирей. Из осторожности Ибрагим велел своим людям прикончить атамана — как бы не сболтнул чего. По всему видно, что большевики всерьез взялись за бело- зеленых. Очень большой вред приносит активность Рамазана. Созданные в аулах отряды самообороны пользуются широкой поддержкой населения. Теперь во многих аулах и появляться рискованно: тот, кто вчера тебя прятал, сегодня может выдать властям.
Последнее сообщение Улагай выслушал с большим вниманием: когда речь заходила о собственной безопасности, он шутить не собирался. Случайно ли поселился Максим именно в том доме, где бывал он, Улагай? Не наступил ли Максим ему на хвост?
— Хотел бы взглянуть на этого Максима, — необычно тихо произнес он.
Ибрагим тотчас откликнулся. Он сказал, что устроить такую встречу можно. Советовался с Зачерием, возник хитроумный план. Но тогда Зачерий, очевидно, будет раскрыт. Стоит ли им рисковать? Поразмыслив, Улагай дал согласие. Близится победа, нужно пустить в ход все средства.
— И все же, — добавил он, — самое главное ускорить встречу с Рамазаном. Зять Адиль-Гирея должен быть с нами.
Ибрагим отобрал преданных людей, хорошо проявивших себя в прошлогодних боях. Среди них оказался и начальник охраны Аслан. Той же ночью его группа покинула лагерь.
Узнав об отъезде Аслана, Ильяс и Кемаль воспрянули духом: в его отсутствие бойцы охраны расслабляются. Днем лагерь покинул и Улагай. Судя по тому, что отправился он в кибитке и напялил на себя наряд муллы, ожидать его раньше чем через трое суток не приходилось. Глядя вслед удаляющейся кибитке, Ильяс дивился, к каким только хитроумным уловкам ни прибегает враг. Священнослужителя, вызванного к умирающему, не остановят ни белые, ни красные. Если к чему-нибудь в то время еще сохранилось почтительное отношение в аулах, то только к мечети. С Кемалем условился: этой ночью! Скрутят кого-либо из офицеров, и — на станцию.