За Отчизну
Шрифт:
Онеш взглянул на усталое лицо воеводы и принялся стелить на скамье толстое сукно, служившее Яну Жижке постелью.
– Ложитесь, отец, - заботливо обратился оруженосец к рыцарю.
– На вас лица нет - сколько уж ночей не спите со своими делами!
Штепан, несмотря на поздний час, отправился в башню. Здесь он застал Прокопа Большого.
– Брат Прокоп, придется тебе с братом Брженком самим докончить допрос монаха.
– Да его уже и допрашивать не о чем - как будто всё важное выдоили из него.
Они вошли в башенную тюрьму, где содержался монах. При
– Нельзя ли мне кандалы снять?
– развязно обратился он к Прокопу.
– Еще успеешь. Поглядим, как ты станешь себя вести.
Едва они скрылись за дверью, как монах спросил тюремщика:
– Любезный, скажи мне, как зовут того молодого, в одежде бакалавра?
Тюремщик, флегматично накладывая в угол свежей соломы, пробурчал:
– Ишь, какой любопытный! Зовут его Штепан, по прозвищу Скала, откуда-то из-под Прахатиц.
"Скала... из-под Прахатиц...-протянул про себя монах, потирая лоб ладонью.
– Постой, постой... Того звали Тим Скала, а по лицу видать-это сынок Тима..."
Тюремщик захлопнул окованную железом тяжелую дверь и задвинул с грохотом засов. Отец Горгоний стал на колени и, бия себя в грудь, зашептал:
– Боже, боже, не дай ему узнать меня! Обещаю пройти босиком в Рим и покаяться перед святым отцом и перестать пить, - решился пообещать Горгоний, - если минует меня сия угроза со стороны Штепана Скалы, сына сожженного еретика Тима Скалы. Господи Иисусе, пресвятая дева и все святые, услышьте меня, смрадного грешника!
– шептал весь бледный брат Горгоний.
Было еще совсем темно. Смазанные заранее городские ворота без шума раскрылись и выпустили из Пльзеня двух всадников.
– В добрый путь!
– пожелал им вслед старик Богунек, хотя и узнавший в одном из них Штепана, но ни единым словом не показавший этого.
Накануне вечером к Штепану явился присланный Яном Жижкой спутник, одновременно и проводник. Он оказался невысоким, ладным мужичком лет на десять старше Штепана и человеком бывалым. Звали его Гавличек, родом он был из деревушки в горах, вблизи от Сезимово-Усти.
На четвертый день пути по растаявшим дорогам Пльзенского и Бехиньского краев путники перед вечером приблизились к стенам небольшого городка.
Когда они проезжали по извилистым улицам Сезимово-Усти, Штепану бросилось в глаза неудержимое веселье и разгул, царившие в городе. Стояла масленица с ее карнавалами, пьянством и обжорством богатых Шляхтичей, купцов и старшин ремесленных цехов. Через открытые двери шинков ярким багровым отсветом пылало пламя горевших очагов, а из стоявших на очагах котлов, сковород и кастрюль распространялся щекочущий запах всевозможных блюд. Из шинков вырывались нестройные, пьяные голоса, хохот, пение, а еще чаще - брань и замысловатые проклятия. Звуки забористой танцевальной музыки заглушались дружным топотом танцующих. В богатых домах патрициев и даже в замке самого владельца города пана Ольдржиха тоже предавались масленичному веселью и разгулу.
С великим трудом пробравшись через заполненные шумной толпой улицы, сквозь факельные шествия веселящихся горожан в чудовищных
Весь следующий день Штепан со своим спутником пробродили вдоль городской стены и вокруг панского замка. Город поражал огромным числом духовных лиц всевозможного ранга, начиная от монаха и клирика до епископа включительно. Пан Ольдржих был ревностным католиком, и к нему в Усти стекалось все католическое духовенство, бежавшее из восставших сел и городов, провозгласивших чашу.
Изучив все слабые места в городских стенах и замке, Штепан и Гавличек выехали дальше. По мере того как они поднимались в горы, становилось холоднее. Вскоре перед ними протянулись каменистые склоны гор, сплошь покрытые толстым пластом снега. Они въехали в густой лес, которым были одеты горные склоны. Пришлось пробираться через густую чащу елей, бука, граба и сосны.
Наконец они оказались в большом углублении между скалистыми стенами. В темноте яркими точками виднелись огни костров, горевших в вырытых пещерах и выложенных камнем землянках.
Штепан и Гавличек, войдя, приветствовали хозяев.
– Откуда путь держите, братья?
– спросил их, поднимаясь со шкуры, худой, с редкой бородкой, длинными, до плеч, темными волосами и строгим выражением тонкого лица человек.
– Мы прибыли из Пльзеня с письмом от брата Яна Жижки к братьям Ванчку и Громадке.
– Снимайте, дорогие братья, вашу одежду и располагайтесь поближе к огоньку - в дороге, наверно, промерзли. Письмо Яна Жижки можете отдать мне и вот этому брату. Я - кнез Ванчек, а он - брат Громадка, - показал Ванчек на поднявшегося со шкуры соседа.
Штепану представилось, что поднялся на задние лапы и движется на него медведь - настолько огромна и массивна была приближающаяся к нему фигура. Но при богатырском росте Громадка имел детски-наивные голубые глаза и обезоруживающую открытую улыбку добросердечного, веселого парня. От дружеского пожатия Громадки Штепан чуть не взвыл.
Пока Ванчек и Громадка читали письмо, Штепан разделся и, согревшись у очага, почувствовал себя совершенно счастливым у этих простых, приветливых людей. Все сели в кружок, и началась дружеская беседа.
– Словно сам господь бог тебя послал, брат Штепан, - начал Громадка.
– Мы как раз решили, что настало время изгнать антихристовых детей из Усти. Тут нас сотни четыре будет, да из сел уже собираются с тысячи две братьев. Брат Ян Жижка пишет, что ты, брат Штепан, можешь нам помочь советом, как получше захватить город.
Штепан рассказал свой план захвата города и указал те пункты, где легче всего будет проникнуть незаметно в город.
– Мне кажется, что ударить по Усти следует в последнюю ночь масленицы. К этому времени все паписты упьются и вовсе не способны будут драться.