За порогом жизни, или Человек живёт и в Мире Ином
Шрифт:
Первым ударом для меня было её замужество. А главное то, что я знал наверняка: с ним, красивым юношей гусаром, она не будет счастлива. Так я потерял своего друга. После свадьбы я почти не виделся больше с сестрой.
На двадцатом году жизни я вышел из стен лицея. У меня было образование, но не было ни имени, ни положения в обществе. Отец помог мне найти работу в одной из Саратовских контор. И я стал клерком. Но и этому был рад: я получал неплохое жалование, а главное — у меня оставалось достаточно свободного от работы времени. И тогда я предавался своим мечтам. Я очень часто гулял по скверам Саратова, о многом думал, мечтал, писал стихи. Жизнь шла своим чередом, полная житейских проблем и разных событий.
О ком мне хочется рассказать, это, конечно, Тамара.
Однажды, гуляя в парке, я обратил внимание на изящную девушку, задумчивую и, как мне показалось, одинокую. Я несколько дней приходил сюда в парк, но не решался подойти к ней, заговорить. Я видел, что она всегда гуляла одна, это было странным: разве у неё нет подруг? Однажды я всё-таки решился заговорить с ней. Она отвечала неохотно. Но меня
Помню, когда я был маленьким, под Рождество я ждал чудо, и оно приходило: игрушкой ли, которую я находил под подушкой утром, или любимым яблочным пирогом, который пекла бабушка. Я был ужасным фантазёром: придумывал и клеил фонарики на ёлку, всяких мистических зверушек. А однажды, лет в шесть, я сделал из бумаги шкатулочку и поставил под ёлку в надежде, что Дед Мороз или Снегурочка подарят мне что-то особенное. Каждый день я заглядывал в неё, но там было пусто. И вот как-то мы обедали, и я пролил на себя суп, бабушка отругала меня и сказала, что Дед Мороз не любит непослушных мальчиков и не приходит к ним с подарками. Для меня это было самое страшное наказание: потерять доверие Деда Мороза. И тогда я помог бабушке привести мою рубашку в порядок, сбегал сам на кухню, принёс полотенце, вытер со стола, а когда поели, помог убрать посуду. Я рвался даже помыть её, но мне не дали. Мал, мол ещё. Я помогал Анфиске подмести пол, принёс ей воды, чтобы она помыла пол, вместе с ней на снегу выбивал половики, а к вечеру на кухне помогал Анфиске чистить картошку: она чистила, а я мыл её и складывал в чистую кастрюлю с водой. Потом бегал в сарай за дровами, выгреб золу из печки, правда, перепачкался сам, но зато гордился - помогаю ведь. Бабушка только руками разводила, глядя на меня. А вечером за ужином я выдал: «Бабушка, я ведь исправился, Дедушка Мороз придёт ко мне?» Она мне и говорит, что один день быть помощником, это не значит исправиться. Я обиделся. Но ожидания чуда было выше обид. Каждый день, сделав что-нибудь по дому, я бежал к шкатулочке, но она оставалась пустой. И вот однажды я открыл её и не поверил своим глазам: она была полна леденцов! Моих любимых леденцов! Я взвизгнул от радости и полетел к бабушке, я буквально чуть не сбил её с ног с криком: «Он простил меня!» «Кто? — удивилась бабушка. — И чего ты несёшься, как на пожар?» «Да как кто? Дед Мороз! На вот, посмотри!» — и я протянул шкатулочку с леденцами. Она приласкала меня и сказала: «Ну, вот видишь, если быть послушным мальчиком, то и Дед Мороз будет любить тебя!». Я был в восторге, и пошёл искать Анну, поделиться своей радостью.
Анна играла в детской. Я с заговорщицким видом подошёл к ней и протянул на ладони два леденца. Она взяла их своей пухленькой ручкой и спросила: «А тебе?» «У меня — есть», — ответил я, и гордо рассказал ей про шкатулку и Деда Мороза. Анна смотрела на меня, широко раскрыв глаза, и вдруг, словно снежный ком на голову: «Это не правда! Я видела, как баба положила туда что-то». Я же утверждал, что это Дед Мороз, а она твердила: «Нет, я же видела, я же видела, это баба». Я, со слезами на глазах, и, таща сестрёнку за руку, искал по дому бабушку. Она оказалась в гостиной. Пока мы нашли её, Анна почему-то тоже расплакалась. И мы двое в слезах, перебивая друг друга, говорили каждый о своём. Когда же бабушка поняла, что всё-таки произошло, она взяла нас за руки и повела к ёлке и сказала: «Вот, что я вам положила, а про шкатулочку мне ничего не известно, я даже не видела где она стояла!» — ласково проговорила бабушка. Я запрыгал от радости и стал дёргать Анну за руку приговаривая: «Я же говорил Дед Мороз! А ты мне не верила!» Анна удивлённо смотрела то на меня, то на бабушку, то на леденцы, зажатые в ручке и, вдруг озарилась какой-то внутренней радостью, пролепетав что-то вроде: «И правда Дед Мороз!» Она, счастливая, как и я, побежала искать Анфиску, чтобы рассказать о случившемся ей.
Тогда мы не сомневались, что это был Дед Мороз… И вот ко мне вернулась вновь вера в чудеса. Я каждый день стал приходить в парк, где гуляла Тамара. Она старалась делать вид, что не замечает меня. Но я следовал за ней как тень. И время сблизило нас. Однажды мы попали под дождь, и, укрывшись в беседке, переждали непогоду. После дождя стало прохладней, а мне было нечего предложить Тамаре накинуть на плечи, и она позволила обнять её за плечи, чтобы унять лёгкую дрожь в теле. Мы гуляли до утра. О, как я был счастлив! Это был наш первый рассвет, который мы встречали на Волге. Потом я проводил её, и мы договорились о встрече. С того дня мы виделись очень часто. Это был 1837 год.
В те дни я был влюблён и многого не замечал. Я был счастлив! Но не долгим оказалось моё счастье… Мы были по-дружески близки, и я Тамаре впервые рассказал о себе всё наболевшее, хотя и чувствовал, что она не всегда со мной искренна… Как-то раз я зашёл к ней домой, горничная проводила меня в гостиную, не извещая о моём приходе, так как я часто бывал здесь. Когда же я вошёл в гостиную, Тамара сидела у окна в кресле-качалке, её лицо было залито слезами, а на коленях у неё лежало вскрытое письмо. Она задумавшись смотрела в окно и не замечала меня. Я стоял в нерешительности, не зная то ли подойти к ней, то ли уйти совсем. Когда я был готов уйти, с её уст слетело: «Господи, зачем так жестоко?!» Эти слова остановили меня, Я знал, что её больная мать была в деревне, и могло прийти известие о ней. Моё решение было молниеносным — остаться и помочь, если это в моих силах. Сделав вид, что я только вошёл, я заговорил нарочито шутливо. Тамара вздрогнула и быстро убрала письмо в конверт, свернув его так, чтобы не было видно на нём надписи. «А, это ты», — сказала она мне вместо приветствия, встала и подошла к окну, украдкой
Каким же недолгим было моё счастье! Тамара была тяжело больна, но до последних дней она скрывала от меня неизбежное. Мы были знакомы почти два года — не малый срок. Да и я чувствовал себя неуютно, будучи холостяком. Я хотел иметь семью: жену, детей, уют в доме, где пусть бы не было изобилия, лишь самое необходимое. И я открыто сказал об этом Тамаре и о том, что по жизни я бы хотел пройти рука об руку с ней. Тамара стояла ко мне спиной, и я обнимал её за плечи и не мог видеть её лица. Когда же она повернулась ко мне, я отпрянул. Тамара плакала, плакала беззвучно, лишь слёзы текли по щекам. «Что с тобой, любимая?» — спросил её я. «Николай, милый, это невозможно! Мне не быть ни женой не матерью… В последнее время я всё чаще чувствую, что ухожу… Я давно уже прощаюсь со всем, что вижу. Николай, мне не долго осталось жить…» И она поведала мне о своей болезни. Врачи не скрывали от неё правды. «Года полтора-два назад я ещё бы могла родить малыша, но… теперь уже поздно…», — еле слышно прошептала Тамара.
О, если бы я знал всё это раньше! Пусть год, два, три…, но мы могли быть вместе и иметь ребёнка. Разве не воспитал бы я его после того, как Тамара оставила бы нас?! Почему Тамара, зная всё это, молчала? После того, что я узнал, я ещё больше стал превозносить её. Она стала для меня почти святой…
Шёл июль 1839 года, а в ноябре Тамары не стало… Я сильно переживал свою потерю, невзирая на то, что готовился встретить беду. Я не ожидал, что всё произойдёт так скоро… После смерти Тамары у меня не стало цели в жизни. И я просто существовал, а не жил. У меня не было увлечений, и… помня с детства бабушкины рассказы о том, что души живут вечно, и после смерти люди встречаются, я верил и жил надеждой, что «там» я встречусь с Тамарой. Я верил в то, что она будет меня ждать…
Не долго я скитался в одиночестве. Через 12 лет, я тоже отправился в мир иной, за своей любимой. Это было так: я шёл, задумавшись, что часто случалось со мной после смерти Тамары, и, переходя дорогу, не заметил приближавшийся автомобиль, который и сбил меня. Машины в то время были несказанной редкостью, да и то, что я назвал автомобилем, для современного человека трудно назвать машиной — просто четырёхколёсная самоходная телега с рычагом вместо руля… [1] Я шёл очень быстро… Водитель, не ожидая столь резвого пешехода, не успел затормозить… Один лишь миг!..
1
В «газетном» варианте говорилось о гибели Николая под колёсами конного экипажа в 1851 году. В оригинале, предлагаемом Вам сейчас, повествуется о гибели его под колёсами автомобиля (современное понятие). Возникает вопрос: откуда в 1851 году взялся автомобиль? Да, первый автомобиль с двигателем внутреннего сгорания, действительно, появился намного позднее гибели Николая… Чтобы избежать подобных вопросов и критики, Геннадий Белимов, редактируя роман для размещения на полосах газеты «Волжская правда» в 2001 году, заменил автомобиль на конный экипаж. На самом деле это была самокатная конструкция — деревянная телега без двигателя, управляемая рычагами. Она спускалась с горки, а Николай, задумавшись, попал под неё. Удар не был очень сильным, но Николай упал и ударился головой о мостовую. Этого было достаточно, чтобы отойти в Мир Иной…
При выпуске полного авторского варианта, мы решили ничего не менять. В то время, когда жил Николай, он и слыхать не слыхал об автомобилях, потому что их не было совсем. Книга принята автописьмом. Николай в своем изложении тех событий, чтобы читателю было более понятно, передал информацию именно так.
Боли я не почувствовал. Но ощущение было странным, словно я очнулся ото сна, и вот в таком состоянии, когда сон держит тебя в своих объятиях, я вначале с интересом, а потом с недоумением, наблюдал за тем, что происходило в низу, потому что я был почти на уровне крыш домов. Я видел изувеченное тело, и когда в нём узнал себя, меня охватил страх, и ужас сковал моё «тело»! Превозмогая сопротивление, я ринулся вниз. Но не знал, что мне делать. Я хотел соединиться с тем, что оставил, но не знал, как это сделать. Возврата быть не могло: серебряная нить, связывающая душу и тело, оборвалась (но тогда мне это было не известно). Я видел, как суетились люди. Мне было оказано столько внимания, что вскоре появился врач и сухо констатировал: «Мёртв…». Моё тело было изувечено и беспомощно, в какое-то мгновение я почувствовал к нему отвращение, но лишь на мгновение… Я метался вокруг своего тела, и постепенно прояснялось сознание: если я там, то что же «ЭТО», которое вьётся вокруг меня самого?! Я чувствовал, что «ЭТО» тоже есть Я. Ведь у этого второго меня есть руки, ноги, способность думать и передвигаться. Как ни рассматривал я СЕБЯ, не видел ничего, лишь беловатую тень, которая проходила сквозь всё: и людей, и предметы. Я пытался заговорить, но меня не слышал никто; пытался кого-нибудь остановить, но моя рука проходила сквозь касаемый предмет…