За порогом жизни, или Человек живёт и в Мире Ином
Шрифт:
Постепенно ко мне пришло окончательное убеждение, что я умер, но… и обрёл новую, ранее не знакомую мне жизнь. Я не был готов к подобному. Трудно описать хаос чувств и мыслей, овладевших мной. Я неотступно следовал за своим телом, словно оно влекло меня за собой. Я шёл за ним, пока меня не внесли в дом; я видел, как мыли тело, одевали, видел всю ту боль и горе, что принёс своим родным.
Отец приехал лишь в день похорон, утром. Анна была подле меня две ночи и два дня. Глаза бабушки и сестры не просыхали от слёз.
Отец оставался твёрдым, он не плакал. И лишь когда стали выносить гроб на улицу,
Надо мной совершены были все необходимые обряды…
Когда священник читал надо мной молитвенные песнопения, его слова были для меня целительным бальзамом, ведь предназначались они мне. Я не знал старославянского языка, да в этом нет особой нужды, важен их смысл, а не произношение. Я не отдавал себе отчета, чем именно, но они успокаивали меня, несли утешение. Я внимал гласу священника, и мои мысли светлели. А когда он ходил по комнате с кадилом в руках, и запах ладана наполнял всё пространство, мне становилось легче от того, что метавшиеся вокруг меня тени отступали…
Постепенно пришло сознание, что «меня» — того похоронили, а этот — «я» продолжал жить. Я понял, что перешагнул грань, которую называют «смерть».
Я также приобрёл знание, что эта смерть даёт и рождение одновременно. С потерей плотного тела приобретается свобода души. Но понятие свободы относительно, здесь есть свои условности и законы, нарушить которые невозможно. Конечно, переступить дозволенное можно, запрета нет, только сделать это трудно… Трудно потому, что знаешь, что нарушение дозволенного принесёт!
Если человек за маской лица может скрыть истинные мысли и чувства, дух же, скрывая их, деградирует, что отражается очень сильно на его лице. Даже Ангела можно узнать: если он чист и добр — его взгляд прям и светел, полон добра, если Ангел зол — глаза его бегают, взгляд колюч и неприятен. Здесь нет отдельно рая и ада. Это аллегории. Потому что добро и зло идут рядом. Но в отличие от мира земного, в этом мире: добро есть добро, а зло есть зло. Человеку, возможно, сложно воспринять эту истину: дух точно знает, каким будет последствие его поступка, человек же не может определённо сказать, что ждёт его в дальнейшем.
Это отступление в моём повествовании не случайно. Хочу, чтобы дальнейшее было более понятно.
И ещё мне хочется сказать, что здесь есть всё то, что есть на Земле, и не только… этот мир таит много интересного и необычного для человеческого сознания. Сознание людей заключено в узкий круг, ток (течение) временного пояса, иначе сказать есть предел, через который могут прорваться не многие. У кого-то подобное происходит непроизвольно, кто-то преодолевает этот рубеж благодаря упорному труду — работе над самим собой, совершенствованию своего внутреннего мира. Многое, очень многое зависит от того, насколько человек осознает своё положение в Мире, значимость своей личности и, главное, от истинного его стремления и побуждений творить что-либо.
Я несколько отвлёкся от своего «путешествия» в мир иной… Продолжение во второй главе.
ГЛАВА 2
Первые девять дней, когда душа покидает тело, она не переходит в мир
Наибольшим спокойствием обладала бабушка. Она почти всё время молилась, даже работая. Молилась она обо мне, и я внимал её словам: «Пресвятая Богородица, спаси и сохрани внучка моего на тяжком пути, огради его молитвами Твоими от чёрной нечисти, подари ему силу и смелость в тяжкий миг испытаний… Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господи, помилуй…» И так, то повторяясь, то ещё вспомнив о чём-то, она молилась. А то обращалась ко мне: «Николушка, кровиночка моя, услышь меня, старую. Молись родненький, молись, ты всегда был умным мальчиком и знал молитвы, читай их и проси у Господа нашего Христа, проси: «Помилуй, Господи!», — так она причитала, и мне становилось легче от этих слов.
Анна же, моя милая сестра Анна, кажется она обезумела от горя. Её стенания ввергали меня в отчаяние и зарождали во мне смятение: я был с ними, а они не видели меня, я был бодр и не чувствовал ни боли, ни тяжести в теле, а они жалели меня. Но я меньше всего нуждался в их жалости, наоборот, мне хотелось пожалеть их, потому что я чувствовал себя легко и свободно. И я пытался говорить, меня они не слышали и не видели, я пытался привлечь их внимание, но не мог: мои руки проходили через всё, к чему я прикасался. Да и сам я мог пройти через стену, как бы просочиться сквозь неё. Мне было страшно от того, что я был один среди близких мне людей.
Когда прошло первое чувство страха и неуверенности, я почувствовал рядом с собой чьё-то присутствие. Оно заговорило со мной, это живое существо. Я растерялся… Обращались ко мне, и я мог воспринимать смысл слов. Это существо имело очертания человека. С наступлением темноты я смог разглядеть его. Помню, как сейчас: он высокого роста, тёмно-русые волосы до плеч. Лицо с правильными чертами, почти идеально красиво. Что портило его внешность — это слишком крупный нос. Вообще же он производил приятное впечатление.
— Я — твой Учитель, — обратился он ко мне.
— Учитель? — я был удивлен.
— Да, Учитель. Я здесь ненадолго. Тебе пришло время покидать Землю. Ты совершишь несколько, может быть жуткое, путешествие. Но чтобы ни случалось с тобой — не бойся. Я буду встречать тебя там, по ту сторону…
— Что я должен делать? — я испытал новый приступ страха от неизвестности: что ждёт меня впереди.
— Будь стойким. До встречи… — и он исчез.
Я был в полном смятении, а в глазах всё стояла изящная фигура человека, одетого во всё белое; и в напряженной тишине ночи звенел его голос: «Будь стойким. До встречи… Будь стойким. До встречи…»