За пределами желания. Мендельсон
Шрифт:
Друзья помолчали, затем Карл вздохнул:
— Большинство женщин преувеличивают ценность своей добродетели, даже те, у кого её вовсе нет.
— Если ты имеешь в виду Марию, то ошибаешься, — возразил Феликс. — Она не меркантильна, просто экстравагантна. Думаю, что она меня любит, но борется с собой.
Это была правда. Много раз она готова была сдаться. Её глаза теплели, рот прижимался к его рту. Она делалась покорной и нежной, затем огромным усилием воли брала себя в руки и отсылала его домой в предрассветном тумане, сонного и мучимого неутолённым желанием.
— Известно,
«Да, скоро», — эхом отозвалось в мозгу Феликса. Времени оставалось всё меньше. Благотворительный концерт был назначен на следующую неделю. С горьким сожалением вспоминал он глупый «сестринский» период, невинные пикники, праздные июньские дни, которые могли быть заполнены любовью, а были потеряны зря.
— Не понимаю женщин, — растерянно пожал он плечами.
Слабая улыбка, одновременно грустная и ироничная, скользнула по лицу Карла.
— Это то, что говорю я каждый раз, когда женщина отказывается сделать то, чего я от неё хочу. Но не унывай, Феликс. Никто не понимает женщин. Самые великие умы старались понять, да сдались. Возможно, здесь нечего и понимать.
В последующие дни Феликс мало видел Марию. Она репетировала новую оперу, и он был занят репетициями. Приятно было снова оказаться среди музыкантов и на короткое время оставить Марию. Музыка не причиняет боли. Она очищает и успокаивает. Любовь к музыке вносит мир и свет в душу и заставляет забыть любовь иного рода, которая бывает жестокой. Да, Мария преподала ему урок. Она ранила его «я», нанесла удар по его мужской гордости. Никогда больше он не будет считать любовь приятной, монотонной игрой. Это почти всё, что он вынесет из своей поездки в Лондон: урок — и рубец на сердце.
Он остановился возле банка в слабой надежде, что отец прислал в банк кредитное письмо. Возможно, ему удастся подзанять денег. В конце концов, герр Ротшильд был другом семьи, и ему очень понравился его первый концерт. И он казался таким всё понимающим человеком.
Его сразу же провели в контору банкира.
— Я только что получил письмо от вашего отца, — начал Натан.
Лицо Феликса просветлело.
— В самом деле? Я так и думал, что он может написать прямо вам. Я объяснил ему ситуацию. Жизнь в Лондоне такая дорогая.
— Ну конечно, — поддакнул банкир с усмешкой в проницательных глазах. — И лошади много едят, не так ли? — Он вынул письмо из ящика стола. — Хотите, чтобы я прочёл вам, что пишет ваш отец?
Что-то в тоне банкира насторожило Феликса. Его сердце упапо.
— Незачем, герр Ротшильд. Я догадываюсь. Мой отец пишет, что я неисправимый мот, что он дал мне огромные деньги, и просит вас впредь не давать мне ни пенни.
— Вы чрезвычайно проницательны в отношении мыслей вашего отца. Я был бы рад снабдить вас деньгами, но...
— Я понимаю и всё равно благодарю вас, — сказал Феликс, вставая. — Родители иногда забывают, что они тоже были когда-то молодыми... Ничего, я как-нибудь выкручусь.
— В вашем возрасте всегда выкручиваются, — заметил банкир с печальной улыбкой.
Накануне
Кабинет оказался маленькой комнаткой с толстым ковром на полу. В центре стоял стол, а в углу под пальмой в кадке — необычайно широкий диван. Шампанское было превосходным, обслуживание — ненавязчивым. Во время ужина они почти не разговаривали. Никогда ещё Мария не выглядела такой красивой и желанной, и он в какой уже раз восхитился бесконечным разнообразием выражений её лица. На шее у неё висел изумруд необыкновенного размера и красоты. В свете свечей её глаза казались цвета шартреза. Он подумал, что читает в них какую-то тайную мольбу, сожаление о том, что могло бы произойти и не произошло.
— Когда-нибудь ты понимать, — тихо сказала она, беря его за руку.
— Пойму что? — Он притворился удивлённым. — Я прекрасно провёл с тобой время.
— Ты большой лжец. — Её голос едва шелестел в тишине комнаты. — Скоро ты жениться на красивой девушке и иметь красивые дети...
— Ну да, вроде бедных силезских bambini, — рассмеялся он.
Его попытка пошутить не удалась. Её глаза оставались грустными и серьёзными, голос не изменился.
— Тогда ты понимать, что так лучше, — закончила она.
— Прекрасно. Давай выпьем за это. — Он поднял бокал с шампанским, пригубил и покосился на изумруд. — Какой великолепный камень!
— Я покупать его в Милане, когда давать дебют в «Ла Скала». Знаешь Милан?
Знал ли он Милан?.. Конечно, он знал Милан и его прекрасный собор, сделанный словно из кружевной бахромы. И Флоренцию, и Неаполь, и Рим... Да, он знал Италию лучше собственной страны. На вилле Медичи в Риме художник Гораций Вернёт даже написал его портрет. Он любил Италию! Узкие улочки, босоногие bambini, нищие, старые соборы, огромные palazzi [44] . Грязь, солнце, красота, утрата представления о времени — вот что такое Италия.
44
Дворцы (ит.).
— Ты любишь итальянскую кухню, нет? — спросила она, когда Феликс замолчал.
— Ещё бы!
Все любят итальянскую кухню. Pizza, past asciutta, risotto — он любил всё это. Но итальянская кухня коварна. Она требует больших способностей. Большого мастерства.
Мария терпеливо ждала, пока он закончит, зная, что он болтает для того, чтобы снять напряжение, оттянуть момент разрыва их отношений.
— Может быть, завтра я готовить тебе итальянский ужин, si? — предложила она. — Когда я видеть тебя в первый раз, я говорить тебе: «Может быть, я готовить для тебя как-нибудь» — помнишь? Завтра после концерта ты приходить ко мне, и я готовить тебе венецианское блюдо, si?