За речкой

Март Артём

— Я знаю, — кивнул я. — А потому я предложу им свой перевод.

— Перевод?

— Да. В любой сводный отряд. На самое опасное направление. За почти год службы я уже устал от вечных игр особого отдела и разведок. Хоть отдохну от этого всего, — по-доброму улыбнулся я.

Наливкин погрустнел. Нахмурил брови, но кивнул.

— Это выход, Саша. Возможно, единственный в сложившейся ситуации.

— Я знаю. И они это тоже поймут.

Внезапно щелкнул замок тяжелой двери.

— Товарищ майор, время, — напомнил караульный.

—

Да сейчас. Иду-иду.

Наливкин встал. Несколько мгновений просто смотрел на меня. А потом протянул мне руку.

Я тоже медленно поднялся. Пожал ее.

— Ты самоотверженный человек, Саша.

— Всем, кто воюет здесь, приходится быть самоотверженными.

Он подался ко мне и тихо, так чтобы не слышал караульный, сказал:

— Я постараюсь как можно быстрее встретиться с переговорщиками сторон. Жди вестей, Саша.

Вестей не было еще три дня. К слову, прекратились и допросы. Пошла обычная рутина. Обычная, конечно же, для гауптвахты.

На четвертый день, ближе к вечеру, я все так же сидел в своей одиночке. Все так же наблюдал, как тускнеет свет, пробивавшийся сквозь крохотное окошко камеры.

Внезапно сквозь окошко ворвался порыв ветра. Свежий и прохладный, он поколебал густую духоту, к которой я так привык за эти дни.

Странно это. Не помнил я, чтобы сюда, в эту дыру, хоть раз заходил прохладный ветерок.

Когда щелкнул замок железной двери, я даже не вздрогнул. Хотя звук казался несколько инородным в гнетущей, давящей тишине одиночной камеры.

«Неужто Наливкин с новостями?» — подумалось мне.

Ведь кто еще мог зайти сюда, ко мне, в это время дня? Для дневных занятий уже поздно, а для отбоя — рано.

Когда караульный распахнул дверь, я понял, что ошибся. Это не был Наливкин.

В комнатку зашли трое человек. Первого я узнал — это был начальник отряда Давыдов. А вот остальные мужчины не были мне знакомы. Оба они пришли в штатском — в серых пиджаках.

Один из них вышел вперед. Приблизился ко мне. Это был мужчина под шестьдесят. Плотный, с суровым лицом, он смотрел внимательно и строго.

— Товарищ Селихов? — спросил он.

Я медленно, как-то нехотя встал.

— Здравия желаю, товарищ подполковник, — обратился я к Давыдову.

Тот покивал.

— И тебе не хворать, Саша. Смотрю, держишься тут молодцом.

— А как иначе?

— И правда, — Давыдов вздохнул. Зыркнул на своих спутников. — Нынче иначе никак.

— Товарищ Селихов? — упрямо повторил человек в сером пиджаке.

Я заглянул ему в глаза. Повременив отвечать, все же сказал:

— Так точно. А вы? Извините, — я ухмыльнулся. — Не могу разглядеть ваших погон. Товарищ. Здесь, на губе, темновато. Сами понимаете.

Глава 9

Мужчина нахмурился, внимательно сверля меня своим строгим взглядом. В этом взгляде не было злобы — лишь холодная оценка ресурса, его потенциала и угрозы.

Кажется, он

не удивился такому, такому дерзкому ответу с моей стороны. Скажу даже больше — он смотрел так, будто ждал от меня именно такого ответа.

Я выдержал взгляд незнакомого офицера.

Внезапно подполковник Давыдов прочистил горло.

– Кажется, мы начали не с того конца, - Давыдов хоть и не улыбался, но в голосе его прозвучали примирительные нотки.
– Знакомься, Саша, - обратился ко мне Давыдов, - это генерал-лейтенант Николаев. А это полковник Арсеньев.

При этом Давыдов вежливо указал сначала на сурового шестидесятилетнего мужчину, который первым ко мне обратился, а потом и на второго, скромно стоявшего чуть позади.

Мысленно я отметил, что ни должностей, ни принадлежности к тому или иному роду войск или ведомству Давыдов решил не называть. Оставил эти подробности в тайне. Молчание Давыдова кричало громче слов: здесь замешаны большие шишки, и ему не хочется лишний раз ошибиться.

Тем не менее эта краткая заминка дала мне немножко времени чтобы оценить пришедших.

Генерал-лейтенант Николаев, несмотря на возраст, выглядел крепким и подтянутым. С первого взгляда можно было сказать — этот человек привык к дисциплине. Привык требовать ее и от других, и от себя. Об этом говорил опрятный во всех мелочах внешний вид офицера: идеально выглаженный качественный костюм «дипломатического кроя», строгий черный галстук, начищенные до блеска туфли, аккуратно зачесанные волосы.

От него исходило ощущение незыблемости, как от гранитного монумента. Каждый жест, каждый поворот головы был выверен, экономичен, лишен суеты.

У генерал-лейтенанта было плотное, коренастое телосложение. Понятно — раньше, в молодости, этот человек имел атлетическое сложение. Но даже сейчас с возрастом он стал скорее солидным, чем тучным. Мощная шея, квадратные плечи под тканью пиджака, крупные кисти рук с короткими пальцами — руки человека, знавшего работу, но давно переложившего грубую силу на других.

Лицо его казалось грубоватым. У него были крупные, тяжелые черты, квадратный подбородок и небольшие глаза. У рта и на лбу — глубокие морщины. Кожа казалась бледноватой, что называется — «кабинетной». Этот человек уже давно, много лет не бывал «в поле», и тем не менее по-прежнему излучал внутреннюю силу. Возможно, излучал ее даже активнее, чем раньше.

Морщины вокруг глаз были не просто следами возраста, а бороздами концентрации — привычкой вглядываться в суть вещей, в донесения, в лица подчиненных, выискивая ложь или слабость. Бледность не была болезненной — это был цвет власти, отшлифованной годами в кабинетах с приглушенным светом и плотными шторами.

Николаев носил седые тонковатые волосы, которые он зачесывал назад. Глаза его поблескивали холодной внимательностью и расчетливостью. Офицер уже давно не разменивался на эмоции. Он привык анализировать.