За речкой
Шрифт:
— Как раньше уже не будет, — вздохнул Черепанов.
— Это еще почему? — удивился Уткин.
— Тарана-то перевели. Кто там щас исполняет обязанности-то? У кого в руках застава?
Уткин нахмурился и вдруг задумчиво погрустнел. Лицо Нарыва тоже покрыла тень. Черепанов успешно передал свое настроение остальным. Казалось, так он и хотел.
— И правда, — покивал я, но не грустно, а задумчиво. — Как раньше не будет. Но разве это плохо? Все меняется. Шамабад тоже. Только служба всегда ровно
Говоря эти слова, я поднял взгляд к небу. Темноватое, оно свидетельствовало о том, что сумерки набирают силу. Солнце село не так давно. Душный афганский вечер чувствовался тут, в Московском, почти точно так же, как и на границе.
Когда я снова глянул на парней, заметил, что все они как один уставились на меня. Взгляды их блестели немым вопросом. Причем одним и тем же.
— Саша, а ты чего задумал? — первым высказал вопрос Нарыв.
Я им улыбнулся.
— За речку меня переводят. В мангруппу.
Лица пограничников вытянулись.
— Чего? — пробасил Уткин. — В какую мангруппу?!
— Это ты… Сам? — спросил Нарыв, когда я не ответил на вопрос Уткина.
— Да. Сам.
— Зачем?
— Так надо было.
Черепанов ничего не сказал. Только уставился себе под ноги и повесил голову. Плюнул.
— Уходишь с Шамабада, что ли? — только дошло до Уткина.
— Да, Вася. Ухожу.
— Тогда я с тобой! — Уткин аж поднялся с лавки, — ну-ка! Признавайся, в какую переводят?! Я тут же рапорт подам!
Я разулыбался.
— Не скажу, Вася.
Уткин нахмурился.
— Мы с тобой же договаривались… Куда ты, туда и…
— Ты тут нужен. На заставе. Без тебя им тяжелей будет, Вася.
— Но…
— А Малюгу на кого оставишь? — хитровато улыбнулся я. — Его ж Солодов затюкает своими шутками про деревню. Один ты его только и спасаешь.
Вася Уткин открыл было рот, чтобы что-то сказать, но так и не сказал.
— Это ты с кем-то договорился, да? — спросил Нарыв мрачно. — Чтоб тебя подальше отослали, а нас не трогали? Так?
Впрочем, ему я тоже не ответил. Все потому, что мы заметили какую-то суету у КПП. Молодой часовой с кем-то упорно спорил. А этот кто-то изо всех сил пытался прорваться на территорию отряда.
— Я знаю! Он тут! — услышал я знакомый девичий голос.
Когда присмотрелся издали, то понял — это Наташа. И она была не одна, а вместе с отцом. Я рассмотрел массивную фигуру геолога Иванова, который тщетно силился удержать свою дочку.
— Гражданочка! Нельзя сюда! — протестовал часовой неуверенно. — Ни то я сейчас кого надо вызову!
— А я туда не хочу! Вы просто позовите!.. Позовите!..
— Наташенька… — суетился вокруг нее Владимир Ефимович. А вместе с тем он непрерывно извинялся перед перепуганным часовым: — Простите!
— Мне нужно увидеть его! Нужно увидеть Сашу Селихова!
— Не положено, гражданочка! Гражданин, держите вашу дочь в руках!
— А это не твоя ли? — спросил Нарыв, кивнув к КПП.
— Моя, — сказал я с улыбкой. А потом встал и энергично пошел через плац к КПП.
Когда приблизился, Наташа меня заметила. Глаза ее от изумления округлились.
— Саша! Сашенька! Живой! Господи, живой! Да что ж они с тобой сделали?!
— Привет, Наташа, — ответил я с улыбкой.
— Нам вот его надо! Вот этого хлопца! — тут же забухтел Иванов. — Выпустите его на две минутки за ворота! Выпустите и все!
— Саша!
— Не положено! — упирался неуверенный часовой.
Когда я приблизился, Наташа вдруг замерла. На лице ее застыла маска изумления. А потом… Она внезапно схватилась за живот.
— Ох! Ох!
— Наташенька! — испугался Владимир Ефимович, поддерживая дочь, чьи ноги внезапно подкосились.
— Гражданка! Что с вами?! — перепугался часовой.
— Что-что! — кричала Наташа в ответ. — Плохо мне! Плохо! Беременную женщину в могилу сводите!
— Как это… Беременную? — побледнел Владимир Ефимович.
— Как это… Беременную? — часовой повторил интонацию геолога точь-в-точь.
— Так это! А вы меня к отцу ребенка не пускаете! К жениху моему! — кричала Наташа, кривясь от боли. — Сашенька!
Я хмыкнул. Покачал головой, а потом пошел к этой веселой компании, чтобы прекратить весь гай-гуй.
Глава 11
— Ух… Ух… Сашенька! — пыхтела Наташа, изо всех сил кривясь от боли.
Владимир Ефимович поддерживал девушку, уставившись на нее совершенно дикими глазами.
Не менее дико смотрел на Наташу и часовой. На лице его застыло такое выражение, которое можно было описать как смесь ужаса и удивления. Внезапно физиономия паренька изменилась. Стала решительной, да такой, будто он готов прямо сейчас принять роды у несчастной девочки.
При этом казалось, никого совершенно не смущало, что стройная Наташа держалась за свой совершенно плоский девичий животик.
— Владимир Ефимович, — сказал я, встав рядом с перепуганным часовым, — отведите Наташу куда-нибудь. Я сейчас выйду.
Владимир Ефимович будто бы вздрогнул от моих слов. Взгляд его скакнул с Наташи на меня.
— Сашенька… — снова простонала Наташа.
— Наташ, все хорошо, — сказал ей я. — Я сейчас выйду. Подождите две минутки.
Внезапно Наташа выпрямилась. Страдальческое выражение тут же пропало с ее личика. Глаза Владимира Ефимовича от этого округлились еще сильнее.