За речкой
Шрифт:
– Так сложились обстоятельства, товарищ генерал-лейтенант, - сказал я без всякого намека на скромность или тем более хвастовство. Скорее, я констатировал факт.
– Я уже давно знаю одну интересную закономерность, - заговорил Николаев, немного помолчав.
– Если обстоятельства складываются настолько интересным образом, то их гнет под себя чья-то воля. Я тоже привык поступать подобным образом.
– Сейчас вы тоже гнете обстоятельства под себя, товарищ генерал-лейтенант?
– спросил я.
Николаев вдруг позволил
Николаев шагнул ко мне. Я даже и бровью не повел. Хотя этот его шаг казался столь значительным, что полковник Арсеньев даже как-то странно пошевелился.
Я тут же почувствовал запах дорогого табака, которым разило от генерал-лейтенанта.
– Я слышал предложения майора Наливкина, - продолжил Николаев.
– Они довольно-таки смелые. Я бы даже сказал — дерзкие.
– Подстать человеку, который их предложил, - ответил я.
Николаев улыбнулся.
– Товарищ майор и правда достаточно смелый человек. И в высшей степени отчаянный. Но знаешь, что я тебе скажу, Александр? Я не дурак. И понимаю, что красной нитью через весь тот план, что он предложил нам, тянется попытка одного молодого старшего сержанта надавить на стороны конфликта. Я нахожу эту попытку смелой.
Николаев вздохнул. Обернулся и посмотрел на застывших без движения Давыдова и Арсеньева. Те молчали. Ждали, ловя каждое слово, каждый жест Николаева так, будто здесь и сейчас решалась не моя судьба, а именно их. Возможно, отчасти так и было.
– А я нахожу план товарища майора единственно возможным, - ответил я.
– Хотя и не лишенным недостатков.
– А товарища майора ли?
– спросил Николаев. На этот раз без улыбки.
– Мне кажется, товарищ генерал-лейтенант, это не так важно при сложившихся обстоятельствах.
Николаев нахмурился. Взгляд его стал еще более внимательным. Он открыто разглядывал меня. Казалось, фиксировал каждое движение, любой жест, что я делал или не делал.
Офицер пытался читать меня словно книгу. Подмечать любую реакцию.
Да только я знал — подмечать было особо нечего. Мое лицо ничего не выражало, а поза оставалась предельно уставной.
Я тщательно себя контролировал. Ровно так, как считал нужным в присутствии генерала.
– Верно, - наконец сказал Николаев.
– Не так уж важно. Но крайне занятно.
Генерал-лейтенант выдержал недолгую паузу. Делал ли он это намеренно, чтобы показать значимость своих слов, или же подобная манера выработалась у человека, привыкшего к власти, сама собой, я не знал. Признаться, даже не собирался рассуждать на эту тему. Подобное было мне безразлично. В отличие от тех слов, что высказал Николаев дальше:
– Твой компромисс, Александр, принят, - сказал генерал-лейтенант так, будто вынес приговор.
– Личный состав четырнадцатой заставы Шамабад остается в строю. Никакого трибунала.
– Это не мое желание, товарищ генерал-лейтенант, - покачал я головой.
– Я только исхожу из действий моих и личного состава. Если оценить их без обиняков, быстро станут понятны и их намерения. Мы простые люди. Простые солдаты. У нас, что называется, все на лице написано.
– Это так, - властно кивнул генерал-лейтенант, снова выдержав короткую паузу.
– И все же в действиях некоторых лиц, фигурирующих в этом деле, усматривается преступный умысел. Пусть он и признан нами злоупотреблением служебными полномочиями и халатностью, но причастные все равно понесут ответственность.
Очевидно, речь шла о капитанах ГРУ, которые руководили заставой в момент, когда произошли все эти печальные события. Но не только о них. Судя по тому, что полковник Арсеньев бессильно засопел после слов генерал-лейтенанта, от ответственности не уйдет и он. Вот только какой она будет? Эта ответственность?
– Таким образом, - продолжал Николаев, - часть солдат личного состава заставы будет привлечена к дисциплинарной ответственности в виде выговоров. Но останутся на свободе.
– Это отрадно слышать, - кивнул я.
– Операция «Ловец теней», - снова заговорил Николаев, - будет признана успешной. Пусть и с определенными нюансами, повлекшими за собой некоторые эксцессы.
Признаюсь, иносказательность генерал-лейтенанта начинала меня немного раздражать. В ней отражалась вся «кабинетность» его работы, к которой он привык за долгие годы службы на своей должности. Какой бы она ни была.
– Подобный исход был бы невозможен, не возьми вы Тарика Хана живым, товарищ старший сержант, - сказал Николаев.
– А как насчет пакистанца? Как насчет Зии?
– спросил я.
Не то чтобы я сильно беспокоился о его судьбе. Просто мне было любопытно — а что же ведомства решат сделать с пакистанцем? Молчал ли он, понимая, что я тоже молчу, или же некоторые другие обстоятельства толкнули стороны к тому, чтобы принять предложенный мною план действий?
– Вы интересуетесь из чистого любопытства?
– спросил Николаев.
– Так точно.
– Человек, о котором вы говорите, - продолжил Николаев, снова выдержав паузу, - исчезнет из всех отчетов об этом деле. Считайте, что его больше не существует. И поскорее забудьте о том, что когда-либо были с ним знакомы, товарищ старший сержант.
Я пожал плечами.
Николаев почему-то нахмурился.
– Ты чем-то недоволен, Александр?
– спросил Николаев, снова переходя на «ты».
– Подобный наш шаг стоил майору Наливкину, а вместе с тем и тебе немалых усилий.