За секунду до взрыва
Шрифт:
Он мечтал о ней уже месяц.
— Какие проблемы? — спросил он.
— Все здесь, — показала она на портфель.
Странно, раньше ему казалось, что у нее более сильный акцент. А теперь она, пожалуй, и за американку сойдет. В голосе ее он почувствовал легкую нотку разочарования.
— Что-нибудь не так? — спросил он и сам почувствовал сильнейшее разочарование.
А он-то воображал, как она будет его соблазнять. Он мечтал о повторении того, что произошло между ними во Франкфурте.
Первое воспоминание о встрече с ней было таким отчетливым. Он тогда весь закоченел от холода. Из носа текло, он, наверное, весь посинел. Ее
— Чертова машина не заводится ни хрена, — со злостью произнесла она, и ему это сразу понравилось.
— Где чемодан? — спросил Корт.
— В багажнике, — коротко ответила она. Он собрался было высказать свое мнение по этому поводу, но она не дала. — Там, где ему и следует быть. В особенности этому чемодану. А ты что, хочешь, чтобы я его на сиденье положила, что ли?
Нет, она ему положительно нравилась. Не физически, хотя она настоящая красотка. Два года, как не стало его жены, и за все это время он ни разу не испытал даже намека на желание. Ни к одной женщине. Только боль от утраты, только отчаяние. Отчаяние гложет и одновременно питает его — так клещ питается кровью бродячей собаки, в шерсти которой живет. Можно даже сказать, что отчаяние дает ему цель в жизни, как бы подхлестывает его. Именно неуемное отчаяние превратило безутешного вдовца в хладнокровного убийцу. Он этого убийцу даже не знает, это совсем другой человек. Но и того, прежнего, он тоже уже не помнит — того, у которого была семья, работа, нормальная жизнь. Он ничего не помнит и ничего не хочет знать. Зато теперь у него есть цель, и этого ему вполне достаточно.
— Меня зовут Моник, — произносит женщина. — В чем дело?
Оказывается, он уже несколько секунд смотрит на нее, не отрываясь.
— Нет-нет, ничего, — наконец произносит он. — Вы француженка?
Она молчит.
— Не могу понять, почему я так нервничаю. Это ведь на самом деле не так уж сложно, то, что мы собираемся сделать?
— Чемодан подходит?
— Да, конечно. Хочу только предупредить насчет отеля: ужасное место. Толпы людей, просто толпы.
— А как с нашим расписанием?
— Все в порядке. Я еще раз проверила.
— Ну, значит, и нечего волноваться.
— А вот мои кишки не хотят этого слушать.
Автомобиль замедляет ход, по-видимому, сел аккумулятор. Корту вдруг показалось, что и он совсем выдохся.
— Погоди-ка, — говорит он. Выключает радио, вентилятор, оглядывается: что бы еще выключить. — Попробуй теперь.
Сзади кто-то громко сигналит.
— Пошел на…, — бросает она, яростно глядя в зеркало заднего вида.
— Не обращай внимания, — говорит он.
Мотор наконец снова начинает проявлять признаки жизни.
— Чертова машина! — сквозь зубы произносит она. — И этот чертов холод! Я ненавижу Франкфурт!
— Давай пристраивайся
— Ну, слава Богу, доехали наконец! — произносит она через некоторое время. — Господи, автобус пришел раньше времени!
— Нет, — успокаивает он, кинув взгляд на часы. — Автобус пришел как раз вовремя. Давай заезжай туда.
Она объезжает вокруг здания, а он в это время вносит чемодан в вестибюль. Там уже полно народа. И чемоданы, чемоданы, чемоданы — ногу поставить некуда. Подходит какая-то пожилая пара. Они ставят чемоданы и дорожные сумки поверх остальных и устремляются куда-то. Наверное, на последнюю экскурсию с последним бесплатным завтраком. Ни один американец никогда не пропустит бесплатный завтрак, можете не сомневаться.
Он несет чемодан через вестибюль и осматривается. Молодчина Моник, справилась со своей задачей. В этом безбрежном море сумок и чемоданов он успевает заметить с десяток точно таких же, как у него, — марки «самсонит». Он врезается в толпу и подходит туда, где стоит один из «самсонитов»-близнецов. Ставит свой чемодан рядом с ним. Повернувшись спиной к стойке регистрации — там настоящее столпотворение, — он потихоньку меняет бирки на чемоданах. На это уходит меньше десяти секунд. Теперь все. Дело сделано. Он поменял бирки, так что при регистрации перед посадкой у его чемодана точно объявится владелец. Один «самсонит» при проверке окажется лишним, так что, по существующим правилам, его не погрузят в самолет. Чемодан обыщут, а может быть, просто вернут в отель или же сотрудники отдела безопасности аэропорта его уничтожат. Другой же «самсонит» наверняка погрузят в самолет вместе с бомбой Бернарда.
Он укутывает почти все лицо шарфом, надевает перчатки. Поверх шарфа видны одни глаза, как в каком-нибудь дешевом вестерне.
«Мерседес» ждет его. Она стоит, слегка согнувшись, протирает стекло. Он смотрит на нее и впервые за много месяцев ощущает какое-то шевеление в паху — похоть. Давно забытое ощущение. Забытое настолько, что он даже не сразу понял, что это такое.
Она садится за руль, он — рядом с ней. Часа через три они добираются до небольшого отеля в баварском стиле. Здесь они должны переждать три дня. Всю дорогу она болтала, не умолкая. Но и это ему в ней понравилось. Так, наверное, слепой радуется вновь возвращенному зрению. Никогда за последние два года он ни с кем не проводил столько времени.
Выходя из машины, она оборачивается к нему.
— Есть небольшое изменение в наших планах, — произносит она. — Нам придется поселиться вместе.
— Что?!
— Так решил Майкл.
— Нет, это невозможно. Мы возьмем две комнаты.
— Но там и будут две комнаты. Это двухкомнатный номер. Мы здесь записаны как семейная пара. Что, для тебя это так оскорбительно?
— Не в этом дело.
— А в чем же тогда? — Он потерянно молчит. — Слушай, у нас в паспортах записана одинаковая фамилия, так что мы занимаем один номер. Ну, в чем дело?
— Три дня! Мы должны будем провести здесь три дня, и без всякого дела.
— Да, теперь я вижу, что он был прав.
— Прав в чем?
— В отношении тебя. Он сказал, что ты весь натянут как струна. И что тебе не мешает отдохнуть.
— Да что он понимает?
— Вполне достаточно. И потом, ты не прав по поводу трех дней.
— Как это, не прав?
— Не три дня. Три ночи. Два дня и три ночи. И можешь не беспокоиться, скучать тебе не придется. Со мной скучно не бывает.