За тридевять земель
Шрифт:
— А ты уверена, что он в этих игрищах не участвует? Бывший начальник охраны, читай, главный безопасник, это тебе не подзаборная шавка, по старости из дома выкинутая. Что-то не очень много он тебе о местных раскладах рассказал.
— Так времени не было, всё время что-то случалось.
Возмущение Инги было неподдельным:
— Гриша, ну нельзя же всех подозревать! Они случайно с Василисой встретились.
— Ой ли?
— Господи, я думала, что ты разумный человек, ведь если везде заговоры искать… Вот вернётся Ренар, его и спросим. И Анатоля можно в угол зажать…
Василиса
— Сладкоголосого нашего я искать не собираюсь. А про Анатоля даже не напоминайте, пусть скотина эта только попробует ко мне подойти!
Ответы Инги и Григория прозвучали одновременно. Инга заявила, что Лис сам Ваську найдёт, потому что совершенно точно на неё запал. А Гриша, явно из мужской солидарности, заявил, что никакой Толик не скотина, а просто не вырос ещё.
— Не вырос? Деточка двадцати с лишним годочков? А что он в этой поездке устроил? — Василиса просто взорвалась.
Гриша устало попросил:
— Не кричи, а? Я сейчас одно умное слово скажу, вы девушки, уж не обижайтесь, только у Толика нашего социализация — на уровне лет тринадцати-четырнадцати. Всё время что-то окружающим доказать пытается: отцу, ребятам на курсе, тебе вот, да и вообще — всякому мимопроходящему. Ну, избалованный, это есть. А так он парень-то неплохой, и помогал многим — и деньгами, и с работой…
— Только вот не нужно меня за него агитировать!
Подхватив Василисин мешок, Григорий поднялся, и повёл девушек к выходу, обстоятельно объясняя:
— Я не агитирую, а свою точку зрения выражаю. Чувствуешь разницу? Так, сейчас мы такси вызовем, и тебя до дома проводим. И не спорь, нас двое и мы сильнее, особенно я. Ну, согласна?
В квартиру Василиса входила с ощущением как минимум месячного отсутствия — обстановка казалась чужой, странной и какой-то тускло-убогой. Оказалось, что всего один день в интерьерах из натурального резкого дерева заставляет по-иному воспринимать икеевский ДСП-шный минимализм.
Немного подумав, девушка достала из мешка сарафан и пристроила его на дверце шкафа, а кокошник повесила на угол телевизора: вот, теперь совсем другое дело.
Походив по комнате, она постояла на балконе, любуясь на молодой месяц, потом собрала разбросанные книги и аккуратно поставила в шкаф, провела пальцем по полке и, обнаружив пыль, отправилась за тряпкой. Не дойдя до кухни, Василиса остановилась, поняв, что просто оттягивает неизбежное.
Притащив с балкона стремянку, она достала из самого дальнего угла верхней полки стенного шкафа небольшую коробочку, перенесла её на журнальный столик и со вздохом открыла. Коробку эту в позапрошлом ноябре принесли друзья Макса. Она как раз ждала его возвращения — за прошедший год это стало одним из основных её занятий — из ежегодного похода на яхте по штормовому Северному морю.
Василиса рванулась на робкий дверной звонок — ведь дней пять как должны были вернуться — только успев подумать: неужели опять ключи потерял? А подсознательно она уже догадывалась: что-то не так.
Увидев пятерых постоянных Максовых спутников, стоящих с опрокинутыми и потерянными лицами, она только и спросила:
— Как?
Объяснения,
Ребята не увидели не лице Василисы никаких эмоций, не говоря уже о слезах — кроме ожидания, когда же они уйдут и оставят её в покое. Потоптались на месте, они неуклюже выразили соболезнования и предложения обязательно звонить, если что, и потопали по лестнице вниз, забыв про лифт.
Захлопнув за ними дверь, Василиса взвесила на руке коробку и громко, обвиняюще крикнула:
— Всё-таки бросил, меня, скотина! А ведь обещал…
После этого она засунула коробку в максимально удалённое место, хотела заплакать, но не смогла. Как на автопилоте, выпила чая с мятой и легла спать, чтобы проснуться утром совершенно спокойной и, как ей показалось, как будто слегка заледеневшей.
И вот теперь выяснилось, что заледенела она не слегка, и, как оказалось, это прекрасно было заметно, и не только друзьям. Наверное, действительно пришло время Макса отпустить и начинать жить.
Василиса открыла коробочку и высыпала содержимое на стол. Содержимого оказалось немного. Их фотография около мотоцикла — с той поездки в Польшу, из-за которой она пропустила последний экзамен. Она отстранённо подумала, что всё-таки красивой парой они были! Заменить мотоцикл на волка — и один в один тот рекламный плакат получится, с Прекрасной-Премудрой и Иван-царевичем. Только у Макса волосы тёмные, да выглядит он по-мужственнее, чем щекастый царевич.
Василиса со вздохом отложила в сторону фотографию, и начала рассматривать не очень большую, чуть меньше ладони, витую раковину, изумляющую переливами розового и лилового. Приложила её к уху — вроде бы и действительно море шумит. Перевернула, поднесла тонким кончиком к губам, подула — раздался едва различимый низкий звук, не громче, чем шум предполагаемого прибоя.
Она пожала плечами, пристроила раковину на книжную полку и занялась последним предметом — тонким серебристым колечком на кожаном шнурке. Интересно, как оно в коробке оказалось? Макс никогда не снимал его, говорил, что это его фамильный талисман, и убережёт от чего угодно. Вот и не уберёг — наверное, потому, что снял.
Ладно, что теперь гадать. Василиса покрутила перед глазами колечко, и решительно надела шнурок на шею — путь теперь её бережёт. Заодно вытащила забытый жёлудь-говорилку, хотела выкинуть — что с ним здесь делять? — но рука не поднялась. Отцепила от верёвочки, засунула в пустующий цветочный горшок, оцарапав при этом палец осколком стекла, и щедро полила. Крошечную ранку промыла, помазала йодом и тщательно забинтовала. Посмотрела на получившийся огромный кокон, рассмеялась, повязку выкинула и легла спать.