За все в ответе

Гельман Александр

Фроловский не отвечает.

Ну и денек! Открытие за открытием! (Закуривает.)

С о л о м а х и н. Дина Павловна, в чем, по вашему мнению, ценность этого анализа?

Батарцев быстро взглянул на Соломахина.

М и л е н и н а. В том, что он провел четкую разграничительную линию между тем, что зависело от нас, и тем, что от нас не зависело. Насколько мне известно, идея этого расчета возникла у ребят после одного спора: одни говорили — «у нас

вообще так», порядка, мол, не было, нет и не будет никогда, а другие, в том числе и Василий Трифонович, всю вину возлагали на руководство стройки. (Поворачивается к Потапову.) Ничего, что я все рассказываю?

П о т а п о в. Ничего, ничего.

М и л е н и н а (продолжает). Главный вывод этого анализа я бы сформулировала так: оказывается, мы страдаем не столько от дефицита стройматериалов, сколько от собственной неорганизованности.

Черников улыбается.

М о т р о ш и л о в а. Что же получается: руководство треста сознательно пошло на обман, чтобы премию выбить? (Милениной.) Так надо понимать?

М и л е н и н а. Я не могу сказать, чтобы здесь был сознательный, заранее обдуманный обман. Я по себе сужу. Когда Василий Трифонович первый раз объяснил мне, с какой целью они задумали свой анализ, я была абсолютно убеждена, что они заблуждаются. Я была уверена: этот анализ наверняка докажет, что у треста были самые веские основания скорректировать план. Ведь я прекрасно знала — стройка недополучила целый ряд конструкций, материалов. Об этом так много всегда говорили — на всех совещаниях, на планерках. Но точных расчетов никто не делал. А когда посчитали, получилось, что Василий Трифонович прав… Очевидно, желание руководства, чтобы на стройке все выглядело хорошо, сильно преувеличило значение недопоставленных материалов. Психология взяла верх над фактами… Я могу про себя сказать, если бы не Василий Трифонович, мне бы в голову никогда не пришло сделать подобный анализ! Зачем он? Зачем доказывать, что мы плохие? Мы-то в отделе у себя привыкли думать всегда наоборот: как доказать, что мы лучше других. Это же наш трест!.. А у рабочих, оказывается, обзор гораздо просторнее, и они гораздо объективнее, гораздо спокойнее, строже смотрят на свою стройку… У них этого нашего трестовского патриотизма гораздо меньше. (Мотрошиловой.) Вы меня про руководство спрашиваете? Я, например, уверена, если бы такой расчет (показала на тетради) был бы у Павла Емельяновича на столе до того, как он ходатайствовал об изменении плана, он не стал бы этого делать.

Л ю б а е в. Но почему вы все-таки не сказали Иссе Сулеймановичу? Это же не просто так? Серьезнейшие расчеты! Почему вы ему не сказали, что делаются такие расчеты, что они есть?

Миленина молчит.

Б а т а р ц е в (очень сухо). А почему Потапов из вашего участия делал тайну? Это уже совсем непонятно.

М и л е н и н а (оглядываясь на Потапова). Нет, тут совсем другое. Я думала, Павел Емельянович, что когда расчеты будут готовы, мы пойдем к вам, покажем, объясним…

Б а т а р ц е в (перебивая). Почему же вы так не сделали?

М и л е н и н а. Я сейчас объясню… На днях ко мне пришли ребята. Всей бригадой. Василий Трифонович сказал: поскольку сейчас дают премию, бригада решила от нее отказаться. Он сказал, что и я тоже должна так сделать. Раз они так

решили, очевидно, это имело смысл. Но я… я не смогла. (Смутившись.) Я не из-за премии, конечно… в смысле не из-за денег… просто я как-то не умею, не готова к таким… В общем, мне показалось, что это не совсем правильно. Мы тогда даже поспорили, и даже из бригады кое-кто со мной согласился… (Оглянувшись на Потапова.) Василий Трифонович, ничего, что я рассказываю?

Потапов кивает.

Но потом они все же остались при своем решении. А я премию получила. После этого, я так думаю, Василий Трифонович и не стал упоминать мое имя. Может быть, он подумал, что я боюсь неприятностей, не знаю. Во всяком случае, я ему не поручала делать тайну из моего участия. И когда он пришел сейчас за мной, я даже обрадовалась. Я не жалею, что так получилось и что вам теперь все известно.

С о л о м а х и н. Дина Павловна, вы близко узнали бригаду. Какое же у вас от нее впечатление?

М и л е н и н а. Ребята, по-моему, в основном очень толковые. Искренние, честные. До всего хотят докопаться, понять… Видите ли, я жила здесь на стройке довольно одиноко, а теперь у меня есть друзья, (Улыбнулась.) Недавно на охоту меня взяли. Я первый раз в жизни стреляла. В утку.

Б а т а р ц е в (с горечью). Стреляли в утку, а попали в трест!

М и л е н и н а (помолчав, тихо). В утку я не попала…

С о л о м а х и н. Спасибо, Дина Павловна, что пришли и помогли нам разобраться. И спасибо еще за то, что вы были так внимательны, когда рабочие к вам обратились за консультацией и за помощью.

М и л е н и н а. До свидания. (Уходит.)

Все молчат. Вдруг начинает подавать сигналы селектор. Соломахин нажимает кнопку.

Г о л о с п о с е л е к т о р у. Павел Емельянович! Это Осетров!

Б а т а р ц е в (раздраженно). Что такое?

Г о л о с п о с е л е к т о р у. Я не знаю. Мне передали — срочно с вами связаться.

Б а т а р ц е в. Правильно вам передали. Почему был задержан чертеж на фундамент для компрессорной? Почему такое совершенно непростительное безобразие?!.

Г о л о с п о с е л е к т о р у. Я все понимаю, Павел Емельянович. Так получилось. Прошу прощения.

Б а т а р ц е в. Так вот, чтобы вы еще лучше понимали… В субботу возьмете весь свой отдел в полном составе и к восьми утра прибудете на компрессорную! В распоряжение бригадира Потапова! Он вам вручит отбойные молотки и будете долбить свой никому теперь не нужный фундамент! Вам ясно?

Г о л о с п о с е л е к т о р у. Ясно…

Б а т а р ц е в. Имейте в виду, я лично приеду на площадку и буду смотреть, как вы долбите! (Выключает селектор.)

После небольшой паузы поднимается Потапов.

П о т а п о в (Батарцеву). Я хочу уточнить, Павел Емельянович. Наши расчеты теперь уже не надо проверять? Или как?

Молчание.

Выходит, не надо. (Поворачивается к Соломахину.) Тогда я хочу, Лев Алексеевич, от имени бригады внести предложение парткому. Можно?

Л ю б а е в. Какое еще предложение?