За все в ответе
Шрифт:
С о л о м а х и н. Короче говоря, вы против, Роман Кириллович?
Л ю б а е в (поворачивается лицом к Соломахину). В таком случае — да. Против. (Садится.)
С о л о м а х и н. Вас прошу, Александра Михайловна.
М о т р о ш и л о в а (сидя). Я опять насчет дисциплины скажу, Лев Алексеевич. (Батарцеву.) У нас на стройке, Павел Емельянович, нет слова «нельзя». Все можно у нас. Опоздать на работу — можно. Ничего не будет. Прогулять — можно… Чертеж, видите, тоже можно не прислать вовремя, тоже ничего не будет. Наш трест, Павел Емельянович, двор без забора, везде можно пройти! А когда все можно — коллектива не получится! Даже муж и жена, если все можно, — уже семьи не будет… Вот я крановщица. Мой кран по рельсам ходит: отсюда и до сих пор. И высоту имеет определенную. Так и в тресте: надо, чтобы рельсы были по всем вопросам. (Толе.) Во, улыбается! Дисциплина, рельсы, свободы
А й з а т у л л и н (перебивает). Александра Михайловна! Вы скажите, как к предложению Потапова относитесь?
М о т р о ш и л о в а. Хорошо отношусь!.. Толковое предложение. Когда у людей высчитывать начнут, каждый задумается! Почему дают премию, люди не спрашивают, а почему отнимают — спросят. И это хорошо.
Телефонный звонок.
Л ю б а е в (в трубку). Слушаю!.. Потапов не может подойти к телефону, идет партком! (Кладет трубку, всем.) Товарищи, давайте закругляться, а то бригада Потапова явится сюда в полном составе демонстрировать единство!
Соломахин кивает Фроловскому — его очередь выступать. Фроловский поднимается. Батарцев на секунду взглянул ему в глаза и отвернулся.
Ф р о л о в с к и й. Тяжелый вопрос сегодня решается у нас, товарищи. На мой взгляд, он вот в чем состоит. Как бы вам объяснить? Например, один мужчина может разрешить своей жене пойти вечером в кино с соседом. Он считает, что это нормально. А другой мужчина — стоит его жене улыбнуться кому-то в автобусе, так он ей такой скандал закатит дома, что стены дрожат. И это он считает вполне нормальным. Весь вопрос в том, где у нас в душе проходит граница между допустимым и недопустимым!.. Знаете, у меня на днях уже был один партком. Дома. Вечером прихожу — жена сообщает: так и так, у нас новости. Валерка отказался от премии, вся бригада у них отказалась. Я поднял его с постели: «Это правда?» «Правда, папа», Так вот, завтра утром, говорю, ты пойдешь в кассу и получишь свою премию! И больше в этой бригаде ноги твоей не будет! А он стоит передо мной в трусиках: «Я могу уйти из дома, папа, но из бригады не уйду!» Дело дошло до того, что жена кинулась нас разнимать… Я всю ночь проговорил со своим сыном. Как мужчина с мужчиной. И как работник треста с работником треста. Так вот, там, у меня на кухне, за столом, прав был мой сын. А здесь, за этим столом, прав Потапов!.. (Батарцеву.) Паша… Я не знаю, как это случилось… Но с каких-то пор ненормальное мы считаем нормальным, недопустимое — допустимым, неположенное — положенным!.. Вчера Валерка говорит: «Ну, что папа, ты, конечно, завтра выступишь против нашей бригады?» — «А почему ты так думаешь?» — «А потому, говорит, что Павлу Емельяновичу наш поступок наверняка не понравится, а ты против Павла Емельяновича никогда в жизни не пойдешь». И добавил: «Я могу тебе, папа, совет дать. Ты завтра на партком не ходи. Скажи — заболел». Вот такие дела, Павел Емельянович. Извини меня, но я — за предложение Потапова. (Садится на свое место, закуривает.)
Поднимается Айзатуллин — его очередь.
А й з а т у л л и н. Я убежден, товарищи члены парткома, что мы должны быть честными. Но я не убежден, что мы должны быть глупыми! Я тебя, Григорий Иванович, слушал и никак не мог понять, где я, собственно, нахожусь — в институте благородных девиц или на крупном современном производстве? Как-никак мы деловые люди. Не очень, правда, еще деловые, но все-таки! А вы посмотрите, в каком идиотском положении мы можем сейчас оказаться! Совсем недавно мы доказывали, требовали, умоляли — измените нам план! С большим трудом главк пошел нам навстречу. С большим трудом! А теперь мы должны поехать в этот же главк и таким тоненьким голоском сказать: тут у нас один бригадир подсчитал, что, оказывается, план мы выполнить могли, так что, пожалуйста, восстановите его… Это же скандал! Все наши отношения с главком немедленно летят к чертовой матери! Ведь после того, как главк подписал нам изменение плана, он за это отвечает больше, чем мы! Вы понимаете, что отсюда вытекает? Товарищи, давайте не витать в облаках! Для нас очень важно то обстоятельство, что руководство главка относится к тресту доброжелательно! Это отражается и на снабжении, и на фонде заработной платы, и на других жизненно важных вещах. Ведь пока еще не роботы решают вопросы, а люди. И нам очень важно, чтобы те люди, которые решают вопросы, уважали нас… Тут Дина Павловна говорила: мы слишком любим свой трест! Да, любим! Это закон жизни — стараться, чтобы твоя организация выглядела лучше! И этот закон главк понимает. А вот то, что предлагает Потапов, — этого главк не поймет!.. Так же нельзя. Пришел Потапов, принес две тетрадочки, и сразу все пошло вверх тормашками! А если бы товарищ Потапов не работал в нашем тресте? Если бы нам немножко меньше повезло в жизни? Тогда, очевидно, вопрос не стоял бы. Значит, все зависит от одного человека?..
С о л о м а х и н. Один человек — это не так мало, Исса Сулейманович. Вот, скажем, взять вас. Если бы на вашем месте был
А й з а т у л л и н (не сдержавшись). Если бы на моем месте был другой, вас бы давно всех разогнали!.. (Садится.)
С о л о м а х и н (обращаясь к Зюбину). У вас будет что-нибудь, Александр Александрович?
Зюбин, который за все время не произнес ни слова, встает.
З ю б и н. Тут Павел Емельянович упрекнул меня премией. Дескать, я ее не заслужил. Так вот, Павел Емельянович, завтра утром я свою премию сдам обратно в кассу. Можете меня снимать, я пойду работать к Потапову в бригаду. Простым бетонщиком. Вы, Павел Емельянович, наверное, не знаете, что значит на нашей стройке работать прорабом. Это значит, Павел Емельянович, бегать с утра до вечера высунув язык, как собака! Я здесь с первого колышка — и не было ни одного дня нормального, спокойного! (Сел. Но тут-же встал снова.) И еще я хочу сказать Комкову. Запомни, Комков, тебе до Потапова далеко. Ты — только за себя. Хватать за горло — твой метод. Но уже скоро такие бригадиры, как ты, уйдут в тень… Не улыбайся. Ты в передовиках ходишь только потому, что на стройке порядка нет! (Снова садится, на этот раз окончательно.)
С о л о м а х и н (Черникову). Виктор Николаевич… вы будете говорить?
Ч е р н и к о в (не сразу, сидя). Как я понимаю, если предложение Потапова будет принято, Павла Емельяновича снимут с работы. (Помолчав.) Я от всей души поддерживаю это предложение.
А й з а т у л л и н (вскочив). Вы карьерист! Вы бы всех тут уволили, одного себя оставили! Когда вам светила должность главного инженера, вы поддерживали Павла Емельяновича! А теперь осмелели? Рано хороните! (Резко поворачивается к Соломахину.) Это вы виноваты, что партком принимает такой оборот! Лично вы! Поторопились: «Я — за». Вы что, думаете, если свою точку зрения как секретарь парткома высказали первым, вас обязательно поддержат?
С о л о м а х и н. Успокойтесь. Ничего страшного не происходит.
А й з а т у л л и н. Значит, вы согласны с заявлением Черникова?
С о л о м а х и н. Я считаю, надо сначала выслушать Черникова.
А й з а т у л л и н. А по-моему, сейчас не время обсуждать этот вопрос!
С о л о м а х и н (Черникову). Прошу вас, Виктор Николаевич…
Ч е р н и к о в. А мне больше сказать нечего.
Возможно, препирательства продолжались бы еще, но поднялся Батарцев.
Б а т а р ц е в (старается говорить спокойно). Пока Павла Емельяновича еще не уволили из треста, он, с вашего позволения, скажет несколько слов. Честно говоря, я не ожидал, что наш сегодняшний разговор зайдет так далеко. И не буду скрывать, я в некоторой растерянности. От многого, что я здесь сегодня видел и слышал. Но раз уже пошло в эту сторону, то, я думаю, надо идти до конца. Вы, товарищ Потапов, и понятия не имеете, в какой момент, в какое сложнейшее переплетение обстоятельств вы влезли со своими тетрадочками!.. Я собирался доложить об этом членам парткома несколько позже, не сегодня, но вот придется сделать это сейчас. (Пристально посмотрел на Соломахина.) Вы все знаете, что к концу этого года страна ждет от нас пуска комбината. Та продукция, которую будут здесь выпускать, уже разнаряжена, расписана на десятки предприятий. И даже за рубеж! Так вот, я должен вам сообщить: пуск комбината под угрозой срыва!
Соломахин вскинул голову.
(Прямо встретил его взгляд.) Да, Лев Алексеевич, к сожалению, дела обстоят именно так… Нам придется пускать комбинат без некоторых объектов. Без центральной лаборатории. Без ремонтно-механической базы. И без очистных сооружений.
С о л о м а х и н. Павел Емельянович, нам никто не позволит пускать комбинат в урезанном виде!
Б а т а р ц е в (резко). А почему нам позволили три года назад начинать строить этот комбинат задом наперед?! Труб не было! Технической документации не было! А план был! И вместо того чтобы сначала провести подземные коммуникации, построить дороги, построить базу, я начал возводить здания, цеха, класть стены! А начало стройки, чтоб вы знали, — это ген, из которого потом все дальнейшее произрастает! Вы посмотрите на нашу площадку: все перекопано, перерыто, вся технология нарушена! А почему? Потому что мы так начали! (Чуть спокойнее.) Теперь я хочу вам объяснить, товарищ Потапов (поворачивается к Потапову), почему так беспокойно ведет себя сегодня Исса Сулейманович. Дело в том, что, пока вы с Милениной делали свой анализ (показывает на тетради), он (кивает на Айзатуллина) сидел ночами и делал другой расчет. Расчет, доказывающий, что с первого дня строительства трест был поставлен в такие условия, которые дают нам сегодня право настаивать на изъятии из пускового комплекса некоторых объектов!..