За ядовитыми змеями. Дьявольское отродье
Шрифт:
Николай повертел в пальцах карандаш и сунул блокнот в полевую сумку.
— Не получается что-то сегодня. Рука не идет.
— Лишь бы ноги шли! — крикнул Васька. — Не унывай, Коля, лучше присоединяйся к нам, вместе ловить веселее.
— Иду!
Они отошли на порядочное расстояние. Мы с Курбаном следили за плавным полетом орлов. Восемь громадных птиц кружили неподалеку, не делая ни одного взмаха могучими крыльями, планировали в незримых воздушных потоках.
— Это грифы, — определил Марк.
— Над падалью кружат, — задумчиво проговорил Курбан.
Я лег на скалу и навел бинокль на грифов, парящих
— Курбан, добудем птенца, а?
Курбан не успел ответить, раздался выстрел. Мы встали, всматриваясь в даль.
— Васька в кого-то стрельнул. Что за человек неугомонный! Придется с ним серьезно поговорить…
— Подожди, Марк, похоже, у ребят что-то случилось. Смотри, кто-то бежит сюда.
Мы побежали навстречу. Запыхавшийся Саша еще издали, едва переведя дух, крикнул:
— Скорее! Змея укусила вашего художника!
Похолодев от страха, мы помчались вперед. Николай лежал навзничь на песке с почерневшим от нестерпимой боли лицом. Изредка сквозь сжатые губы прорывался стон.
— В ногу его, — испуганным шепотом докладывал Васька. — Наступил он на змею, не видел ее, проклятущую. Она и цапнула.
Курбан деловито достал нож, вспорол штанину. На колене темнели два пятнышка — следы укуса. Марк наложил товарищу жгут повыше колена, связав воедино два носовых платка и пропустив через них винтовочный шомпол, я торопливо протирал шприц, озабоченный Васька открыл ампулы с противозмеиной сывороткой. Покуда мы готовили лекарство, Курбан кривым туркменским кинжалом сделал на коже глубокий крестообразный разрез. Николай застонал громче, потекла кровь.
— Ничего, потерпи, — успокаивал Курбан. — А на кровь внимания не обращай, пожалуйста. Пусть течет, пусть яд вытекает.
Я сделал Николаю укол, и он потерял сознание.
— Умрет? — Саша с ужасом смотрел на пострадавшего. — Он не дышит.
— Не каркай! — необычайно сурово цыкнул на геолога Васька. — Ну, чего рассопливился? Дышит он, дышит. И не наводи панику — такие мальчики всяким гадам ползучим не поддаются. Дышит наш Колька!
Отойдя в сторону, мы посовещались. По совести говоря, было над чем призадуматься. Нашему товарищу грозила смерть. Противозмеиная сыворотка «Антигюрза» в то время еще широко не применялась, особенно в республиках Средней Азии. Кое-кто из медиков, не имея возможности проверить сыворотку в действии, относился к ней скептически, не верил в удачный исход. Позднее появились новые лекарственные препараты, в Узбекистане был создан так называемый «Ядоцентр» — специализированное научно-исследовательское учреждение, где получали змеиный яд и приготавливали различные лекарственные средства, в том числе и противозмеиную сыворотку, которая сегодня имеется в любой больнице или амбулатории. Мы же в прихваченных из Москвы лекарствах не были полностью уверены, так как доставали нам их по знакомству из разных источников.
Прежде всего нужно было точно определить, что за пресмыкающееся укусило Николая. Пришли к выводу — художника ударила ядовитыми зубами степная гадюка, что-что, а обитающих в Средней Азии ядовитых змей мы научились отличать от всех прочих — не зря Марк нас так долго тренировал.
Условно змеиный яд можно подразделить
Врачи, наблюдавшие пациентов, укушенных коброй, утверждают, что боль от укуса невелика, а пострадавший подчас погибает от паралича, возникающего в результате поражения центральной нервной системы.
Люди, укушенные гюрзой или гадюкой, испытывают острейшую, невыносимую боль, ткани отмирают мгновенно. Раны, нанесенные ядовитыми зубами, долго не заживают, гноятся, периодически воспаляются. Молодой советский ученый Илья Сергеевич Даревский рассказывал мне, что, когда его укусила, или, как он выразился, «ударила», в руку гюрза, у него создалось впечатление, словно он опустил палец в крутой кипяток. Сильнейшая боль свалила его с ног, и только мужество спасло Даревского — он сумел сам впрыснуть себе сыворотку. Правда, сустав на мизинце ученому сохранить не удалось…
Мы соорудили носилки и доставили художника в лагерь. Начальник группы вызвал по радио помощь, и вскоре Николая увез самолет санитарной авиации. Наш друг пролежал в больнице несколько недель и выздоровел, но боль в укушенной ноге у него осталась и по сей день.
Прощаясь с гостеприимными геологами, Васька совершил настоящий подвиг — честно признался Саше, что морочил ему голову, стараясь нагнать на него и его коллег побольше страха.
— Из озорства я, ребята. Ей-богу, из озорства. Для смеха…
— Представь себе, Вася, мы это знали. Не хотелось тебя разочаровывать, потому и притворялись, делали вид, что уши развесили.
— Вот и молодцы! А то б меня совесть замучила.
Тут уже мы с Марком не выдержали, расхохотались так, что слезы выступили: совесть для Василия была понятием абстрактным…
Глава третья
По Южной Туркмении
Стоял август — месяц невероятной, одуряющей жары. Раскаленный воздух обжигал легкие. Жара выводила из себя, терзала всех ужасно. Однажды в полдень, когда термометр показывал совершенно немыслимую температуру, точнее, ничего не показывал, так как рассчитан был отнюдь не на пустыню, взбунтовался Васька:
— Хватит! Попутешествовали! С меня уже семь шкур сошло. К Аллаху эту затею, давайте возвращаться, пока мы тут не засохли.
— Шофер, а нервничаешь, — прохрипел, еле ворочая языком, Марк.
— Да, водитель! — взъерошился Васька. — Шофер первого класса, а не змеелов какой-нибудь. Сматываться нужно отсюда на третьей скорости. И так всю пустыню исходили, всех змей переловили, будь они трижды прокляты!
— Правильно, — поддержал приятеля отдохнувший в больнице Николай. — Впечатлений у нас предостаточно, но работать здесь невозможно: краски сохнут, ничего писать не могу, а вчера по мольберту каракурты шмыгали, того и гляди — цапнут. В такой обстановке сам Рафаэль ничего путного не создал бы.